На глазах Лины блестели слезы. Пришлось ее утешать. Спустя некоторое время она спросила:
– Ты так переедешь к Рэттери?
Я ответил, что перееду, если Джордж не возражает. Сам не знаю, зачем я согласился, на ее уговоры трудно не поддаться. Придется хорошенько прятать дневник; с другой стороны, я подберусь к Джорджу совсем близко. Можно сколько угодно рассуждать о несчастных случаях, но подстроить такой случай для Джорджа будет чертовски непросто. Я недостаточно хорошо разбираюсь в механике, чтобы испортить его автомобиль. Возможно, живя с ним бок о бок, я что-нибудь придумаю. Несчастные случаи происходят даже в счастливых семьях, а семью Джорджа никак не назовешь счастливой. К тому же я не прочь пожить под одной крышей с Линой, хотя сомневаюсь, что ей удастся смягчить мое сердце – в нем больше нет места для любви. Теперь я один на свете и не хочу ничего менять.
Отлично провел время на яхте юного Карфакса. Мне показалось – хотя шквал был недостаточно силен, чтобы судить наверняка, – что яхта склонна уваливаться под ветер, и управлять ею в непогоду опасно. Хочу поучить Фила ходить под парусами. Мальчишка загорелся, а я все не решаюсь. Сейчас я учил бы Марти, если бы… Тем более хватит откладывать, сколько можно жить прошлым.
Сегодня вечером размышлял, как мне удается день за днем выносить присутствие Джорджа, презирая его всеми фибрами души. Порой, ловя в зеркале отражение, я удивляюсь безмятежному выражению собственного лица. Ненавидеть душой и телом, и легко скрывать истинные чувства, и даже оттягивать осуществление своего замысла!.. Я не страшусь последствий, не отчаялся найти способ убийства – просто растягиваю удовольствие.
Как влюбленный медлит порой не из робости, а чтобы продлить предвкушение близости, так и заклятый враг холит и лелеет ненависть, оттягивая миг расплаты. Натянутое сравнение, не спорю, и я решусь поделиться им только с моим призрачным исповедником, с моим дневником. И все же это правда. Можете называть меня спятившим невротиком и одержимым садистом, но таковы мои чувства по отношению к Джорджу.
Не потому ли Гамлет так нерешителен? Интересно, кто-нибудь из исследователей додумался объяснить его медлительность предвкушением мести, желанием насладиться каждой каплей сладостного нектара, имя которому ненависть? Едва ли. Пожалуй, когда я разделаюсь с Джорджем, мне стоит написать на эту тему эссе. Лучше меня никто не напишет. Знайте, что Гамлет не робкий невротик, как принято думать, он – гений ненависти, вознесший ее до вершин искусства! Мы полагаем, что принц медлит, а он по капле высасывает из тела врага жизнь, а когда король умирает, лишь отбрасывает пустую скорлупу.
Ирония судьбы! Вчера за ужином состоялся престранный разговор. Не помню, кто его начал, но закончили мы обсуждением эвтаназии. Должны ли врачи во что бы то ни стало сохранять жизнь пациенту, если болезнь неизлечима?
– Ох уж эти врачи! – хрипло пробасила старая миссис Рэттери. – Грабители с большой дороги, шарлатаны! Я не доверяю им ни капли. Вспомните того индийца… как там его… который зарезал жену, а расчлененное тело спрятал под мостом?
– Вы о Баке Ракстоне? – спросил Джордж. – Необычный случай.
Миссис Рэттери хмыкнула. Я заметил понимающий взгляд, которым обменялись мать с сыном. Вайолетт покраснела.
– По-моему, – робко промолвила она, – неизлечимо больной имеет право просить доктора избавить его от страданий. Не правда ли, мистер Лейн? Мы же усыпляем животных.
– Да кому нужны ваши врачи? – продолжала гнуть свое миссис Рэттери. – Я в жизни не болела ни единого дня! Некоторые просто выдумывают себе болезни… – тут ее сын позволил себе хохотнуть, – и ты, Джордж, прекрасно обошелся бы без микстур. Это возмутительно, когда такой здоровяк платит доктору за бутылку подкрашенной воды, чтобы закапывать ее в нос! Куда катится ваше поколение? Сплошные ипохондрики!
– А кто такие ипохондрики? – спросил Фил, о котором все успели забыть. Ему недавно разрешили ужинать со взрослыми. Я видел, что Джордж готов сурово отчитать сына, поэтому быстро ответил:
– Ипохондрик – это человек, который считает себя больным, когда на самом деле здоров.
Фил очень удивился. Мальчишке трудно понять, как может нравиться, если болит живот. Некоторое время разговор блуждал вокруг темы мнимых больных. Ни Джордж, ни его мать не слушали собеседников, упрямо твердя свое. Мне так надоела их бесцеремонность, что из чувства противоречия я заметил с нарочитой небрежностью, обращаясь сразу ко всем: