Лили.
Я вскрикнул: тело и душа содрогнулись одновременно.
Мучительная боль разорвала каждую мышцу, разодрала все мысли и чувства. До меня наконец дошло, кто такой Уолтон и что он совершил. Я оградил свой рассудок изнутри. Ведь я обладал чудовищной силой. Я не впущу в себя этот кошмар!
Но он все равно прорвался. И вопли сменились слезами.
Бедная, бедная Лили. Иметь такого безумного отца, пусть даже где-то далеко. Такую мать, метавшуюся между любовью и стыдом. И такого, как я… кем бы она меня ни считала.
Я был прав. Смерть преследовала ее с самого зачатия.
Уолтон наблюдал за тем, как я пытался смириться с правдой.
— Назови меня сумасшедшим — я не стану этого отрицать. Но теперь я стал воплощенным безумием, — тихо произнес он. — Лишь Маргарет возразила бы, но она мертва. — Он сильнее вдавил кирку в мое плечо и провернул ее там. — Где ребенок? Говори!
— Ты его дед. Хочешь стать еще и его убийцей? Впрочем, для тебя ведь это одно и то же.
Он искренне рассмеялся, невольно ослабив нажим на кирку. Улучив момент, я отбросил его назад и скинул кирку на землю. Он сразу же подпрыгнул ко мне и обхватил пальцами мою глотку. Ощущение удушья вызвало странную радость — так учитель узнает себя в своем ученике. Пальцы Уолтона сжимались. Он обладал силой, порожденной безумием, а я невероятно ослаб. Я с трудом встал на ноги, по-прежнему сгибаясь под низким потолком.
Словно пес, я дергался из стороны в сторону, но он тоже вцепился крепко, точно пес. Я ринулся вперед и с разбега ударил его о стену, чтобы сбросить с себя. Но он не разжал рук. Я молотил им что было мочи, пока угольная пыль не посыпалась черным снегом. Драка измотала меня. Наконец-то освободившись, я упал на колени, но он тотчас набросился снова и ударил меня по окровавленной повязке. Стоя на коленях, я схватил его за кулаки, мы сцепились и боролись, нелепо раскачиваясь, будто глупые дети, затеявшие игру.
Перекошенное лицо Уолтона, все в трещинах и шрамах, стало точным отражением моего. Он был моим братом, двойником, самым близким по духу человеком: вопреки пламенной вере Уолтона, это с ним я неразрывно связан, а вовсе не с моим отцом. Уолтон был тем ужасом, что таился под моими шрамами и телесными изъянами, — существом, чья жестокость теперь равнялась моей. Потому я и дрался с самим собой, желая убить чудовище и вместе с тем оставить его в живых.
Не в силах вырваться из моих лап, Уолтон кинулся вперед и боднул мое плечо. Я с воплем отпустил соперника и согнулся вдвое: одна кисть обмякла, другой я схватился за разбитую руку.
Едва оказавшись на свободе, Уолтон сцапал кирку и, пошатываясь, занес над моей головой: я стоял перед ним на коленях, склонив голову, точно осужденный перед палачом. Но когда кирка начала опускаться, я выбросил вперед здоровую руку и отпихнул Уолтона. Он споткнулся о рельсы и упал навзничь, в бешенстве взмахнув киркой из последних сил. При падении она проткнула ему голень, раздробила кость и ударилась о металлический рельс с громким лязгом, утонувшим в неожиданном жутком реве.
У моих ног извивался помешанный, который только что навсегда распрощался со своей скрюченной ногой: ее нижнюю часть отрубило почти полностью. Даже если Уолтон выживет после потрясения и потери крови, он никогда не сможет за мной охотиться. Но разве не этого я добивался?
Я затрясся всем телом. Я больше не мог выносить неопределенность прошедших десяти лет. Я горел желанием свернуть ему шею и покончить с этим.
Но что толку от моих желаний? Разве я мало насмотрелся на смерть этой ночью?
Я медленно подтянулся, ухватившись за опорный брус.
Уолтон прикрыл глаза, его лицо осунулось и посерело. Если бросить его здесь, он не выживет. Но он все равно не выживет, даже если внести его в лифт и держать на руках, ощущая кожей всю его ненависть ко мне.
Киркой я проделал дырку в своей мешочной блузе, оторвал длинную полосу и как можно туже затянул жгутом его бедро, всячески стараясь не касаться тела.
Вдруг в глазах Уолтона проснулось отвращение, и он вытянул руки, пытаясь вцепиться в меня. Я сделал все, что мог, и стал пятиться по туннелю к лифту. Уолтон замер, но смотрел так пронзительно, что я подумал: вот бы он потерял сознание или лампы на стене погасли — только бы не видеть этого пристального взгляда.
Невероятно, но он перевернулся на живот, приподнялся на локтях и пополз за мной.
В тусклом свете безопасных ламп, расставленных вдоль опор, я видел, как нижняя часть его ноги перевалилась через рельс; полоска обнаженной кожи разорвалась, и ступня осталась лежать позади; когда он, превозмогая боль, закусил губы, на подбородок хлынула кровь.