— Следуйте за мной.
Он повел меня по длинному коридору, вдоль множества закрытых дверей, в большую комнату, освещенную лишь гаснущим камином. Что ж, подумал я, хоть меня и не выпроводили, однако к приличной компании не допустили. Своим приглашением Лили хотела меня унизить.
— Подождите здесь, пока я выясню, сможет ли она с вами встретиться.
Он ушел и закрыл за собой дверь.
У стены выстроились чучела дюжины звериных голов — оленьих, медвежьих, лосиных. «Ты всего-навсего зверь, — словно говорили их глаза, — возможно, в тебе даже больше звериного, нежели человеческого. Твоя голова должна торчать здесь, вместе с нами». Я чуял их теплый мускусный запах, пробивавшийся сквозь табачный смрад.
Вдоль других стен стояли книги — такого количества книг я никогда в жизни не видел. Проведя пальцами по корешкам, я достал один том. Год издания — 1832-й, но страницы так и не разрезаны, а ведь прошло уже целых шесть лет! Подумать только, как мне приходится изловчаться, чтобы добыть хотя бы одну книгу, а здесь — целая сокровищница, до которой никому нет дела! Я испытал глубокое презрение к хозяевам.
Из коридора послышались приглушенные голоса: кто-то с кем-то спорил. Даже не взглянув на название, я сунул книгу в карман. Когда минуту спустя дверь открылась, я отошел от полок и встал под чучелами.
На пороге появилась Лили, она стояла в прямоугольнике света, просочившегося из коридора. Она была в костюме королевы, с золотым скипетром и в золотой короне, украшенной драгоценностями. Пурпурное шелковое платье; на обнаженных плечах — длинная, широкая шаль того же цвета, но чуть темнее, зажатая в руке и собранная изящными складками на талии. Верхнюю половину лица скрывала маска, подобранная в тон наряду: от красоты Лили у меня перехватило дух.
— Так вот где вас спрятал Бартон! — воскликнула она. За ней стоял высокий пожилой господин в костюме охотника: бриджи для верховой езды, высокие сапоги, в руке — хлыст. На глазах — простая черная маска.
Она обернулась к нему:
— Бартон преувеличил безобразие моего друга, не правда ли, отец? Его костюм, конечно, невероятно шокирует, но, по крайней мере, он настоящий. В отличие от твоего, такой костюм говорит о богатом воображении.
В полумраке Уинтерборн покосился на меня. Когда он пытался побороть свои чувства, по его лицу можно было учиться самообладанию.
— Простите нас за столь нелюбезный прием, сэр, — наконец произнес он. — Меня зовут Грегори Уинтерборн. Моя дочь сказала… что пригласила кого-то по имени Виктор. Как ваша фамилия?
Я не был готов к вопросу. Мое молчание настолько затянулось, что неловкость уже граничила с грубостью.
Лили оглядела комнату и с улыбкой остановила взгляд на чучеле оленя, под которым я стоял. Я был уверен, что она обо всем догадалась и решила сделать меня своей собственностью, а потом уничтожить, если вдруг захочется. Ее суровое лицо смягчилось и стало просто озорным. Казалось, Лили не собиралась пока пользоваться своей властью, а хотела лишь продемонстрировать ее.
— Олен… берг, — сказала она, растягивая слоги. Чучело оленя подсказало ей подходящую фамилию. — Виктор Оленберг. У него есть новости для матушки от дяди Роберта.
— Да, ты говорила. Что ж, полагаю, у нас еще будет для этого время. Сегодня мы и так обошлись с мистером Оленбергом не совсем учтиво.
Фамилия звенела у меня в ушах, точно осиный писк. Виктор Оленберг. Олень-берг. Зверь-гора. Откуда Лили узнала? Она что, издевалась надо мной?
Мы вышли из темного кабинета в коридор, в котором было больше света. Глаза Уинтерборна расширились, он сорвал маску, чтобы лучше видеть, и открыл лицо: карие глаза, черные волосы, подернутые серебром, острые ястребиные черты. Однако ничего хищного в нем не было. Напротив, он походил на старую мудрую птицу, которая с радостью променяла охоту на безмятежную жизнь. Лицо у него было таким добродушным, и поэтому, хоть он и отчаянно пытался понять суть того, что видел перед собой, я знал: он не мог допустить грубости.
— Сэр, — наконец вымолвил он. — Прошу прощения, что так пристально вас рассматриваю.
— Мне самому следовало бы извиниться, — сказал я. — Если вы полагаете, что мой вид смущает ваших гостей, то я уйду.
Меня поразили собственные слова. За что я извинялся? За то, что джентльмен пытался смириться с моим присутствием?
— Сэр, не уходите, — сказал Уинтерборн. — И еще раз прошу у вас прощения.
— Почему ты просишь прощения? — лукаво спросила Лили. — Считаешь его маску слишком страшной?
— Маску? — Уинтерборн перевел взгляд на дочь. — Лили, ведь ясно, что… — Он жестом указал на то, чего не мог описать словами.