Я откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники. Таков и был мой план: обуздать свои кровожадные намерения и воспользоваться возможностью, чтобы намекнуть на свою истинную природу, а затем посмотреть на реакцию слушателей. Да, мое лицо ужасает, и тут ничего не поделаешь. А если бы люди все узнали и поняли, они смогли бы превозмочь свой страх? Или осудили бы меня и выставили за дверь? В последнее время мир сильно изменился. Несколько веков назад такие изобретения, как газовая лампа, хлороформ, телеграф и даже спички, навлекли бы на их создателей обвинения в колдовстве. Теперь же это наука. В конце концов, разве сам я не продукт науки? И разве общество не должно брать на себя ответственность за то, что оно производит на свет?
Я решил представить свою жизнь как вымысел, чтобы об остальном они домысливали сами.
— У меня на родине есть легенда, — начал я, — она столь широко известна, что, появись я там на балу, меня сразу бы узнали. Я полагал, что эта сказка дошла и до вас. Но по вашим лицам вижу, что нет.
Отвращение сменилось интересом, и публика прислушалась. Внезапно я понял, что у такого известного существа должно быть имя — как у французской Велю, датского Лесного царя или йоркширского Джека-в-цепях. Я поискал глазами, откуда бы почерпнуть вдохновение, и остановил взгляд на бальном зале, дверь в который была открыта. Шут в разноцветном наряде! Я тотчас придумал себе имя.
— Это легенда о Лоскутном Человеке.
Они кивнули и еще пристальнее уставились на меня. Мои первые слова в сочетании с отталкивающими шрамами лишь смутно намекали на что-то, тем самым разжигая любопытство слушателей. Мне оставалось только окончательно их запугать.
— Давным-давно, — тихо сказал я, — жил один молодой человек, изучавший скорее философию, нежели медицину. Многие поражались его характеру и пытались понять, почему он поступал так, а не иначе. Однако удовлетворительного объяснения не находили. Оставлю другим разбираться в его характере, а сам просто расскажу, что он совершил… После бесчисленных экспериментов этот молодой человек раскрыл тайну создания жизни из неодушевленной материи. Затем он, разумеется, попытался воссоздать высшую форму жизни — человека.
Гости придвинули свои стулья вперед. По губам Уинтерборна пробежала улыбка, и он закурил. Лили стояла за моим креслом, отбрасывая на меня тень. Мне хотелось видеть ее лицо, но я не мог заставить себя обернуться.
— Студент работал в одиночестве, — продолжал я, — да и кому бы он открыл свой секрет? Наверное, его одолевали сомнения и страхи, но вместе с тем переполняло чувство триумфа. Создать жизнь — значит обмануть саму смерть. Сравняться в могуществе с Господом. Действительно ли студент обрел подобное могущество? Или просто присвоил его путем договора с Дьяволом?
— Договор с Дьяволом, — усмехнулся «палач», вновь зажигая почти погасшую сигару. Он выпустил густой клуб дыма из рта и хлопнул «мышь» по спине. — Это уже по вашей части, преподобный отец Грэм.
— Тише, — сказала пожилая дама. — Не перебивайте его.
— Студент всегда трудился глубокой ночной порой, и вот в одну из таких ночей эксперимент удался: он сумел оживить человека, которого сотворил своими руками. Когда тварь вышла из забвения небытия, студента охватил страх. Он выбежал из лаборатории и бродил по улицам города в каком-то беспамятстве. Что он наделал? Когда студент вернулся, существа больше не было.
— Куда оно делось? — спросил Уинтерборн.
Я ответил не сразу, ведь я еще никому не рассказывал о своем происхождении. Облеченная в форму сказки, моя история казалась еще более немыслимой. Неужели отец, вокруг которого бешено вращались мои мысли, точно спутники, сбитые со своих орбит, был простым студентом, игравшим с наукой? Может, я переоценил его роль в моей жизни? Конечно, он трудился, преследуя определенную цель, однако я был всего лишь случайностью.
— Неизвестно, — наконец ответил я Уинтерборну, — и говорят, что больше никто его не видел. Еще у меня на родине одному ночью на улицу лучше не выходить. Если же кто-то осмелится это сделать, то он рискует услышать за спиной медленную, тяжелую поступь и, обернувшись, увидеть тварь — Лоскутного Человека, что рыщет в поисках своего создателя.
Шепот пробежал по толпе, и затем гости в удовлетворении откинулись на спинки стульев.
Преподобный отец Грэм отчаянно пытался снять маску из папье-маше, с усилием стягивая с головы мышиную морду, так что его потные волосы встали дыбом, точно шипы на булаве. У священника был невыразительный подбородок, застенчивое лицо и безумный взгляд настоящей мыши, угодившей в ловушку.