Существо выбралось из воды и некоторое время стояло, покачиваясь, на человеческих теперь ногах. Все казалось ему странно размазанным; затуманенный разум пытался приспособиться к новой форме и холодному прикосновению морского песка под ногами.
Сзади, с освещенного луной пляжа, доносился шорох волн, а впереди...
Ему было странно не по себе, когда оно смотрело вперед, во мрак. Его нежелание покидать линию воды было безмерно. Мучительное беспокойство потрясло его рыбьи нервы, когда оно поняло, что высшая цель не оставляет иного пути, как вперед. Никогда прежде страх не имел доступа в его холодный рыбий разум, но теперь...
Воздух мрачной ночи разорвал хриплый грубоватый смех, и существо содрогнулось. Этот принесенный мягким теплым пассатом, странно искаженный расстоянием, бестелесный смех пронзил полумрак лунной ночи, придя с другой стороны кораллового острова. Именно этот горловой, дерзкий смех вызвал хриплый отклик из горла чудовища. Ледяная, безжалостная, насмешливая гримаса исказила его лицо, на мгновение сделав его похожим на морду тигровой акулы. Стальные зубы металлически щелкнули, как зубы акулы, атакующей жертву.
Спазматически дыша, чудовище набрало воздуха в легкие. После короткого мгновения возвращения к первичной рыбьей форме, воздух показался ему удивительно неприятным, сухим и горячим; оно почувствовало, что задыхается, и мучительно закашлялось, давясь белой пеной. Ухватившись сильными — человеческими теперь— пальцами за шею, оно стояло так некоторое время, борясь с темнотой, заливающей его разум.
Человеческая форма вызывала у него дикую ярость.
Оно ненавидело свое новое воплощение — это беспомощное существо с руками и ногами, с маленьким округлым черепом и змееподобной шеей, слабо прикрепленной к глыбе хрупкого тела и скелета. Тело это никуда не годилось не только в воде, но, вероятно, и в других условиях.
Мысль эта исчезла, когда оно напряженно принялось вглядываться в размытые контуры острова. Неподалеку темнота сгущалась в буквально фантастический мрак — Деревья! Дальше тоже виднелись скопления темноты, но оно не могло понять деревья это, холмы или... здания.
Одно из них наверняка было зданием. В отверстии низкого, широкого барака мерцал тусклый желто-оранжевый огонек. Как раз тогда, когда чудовище окинуло его мрачным взглядом, в отверстии появилась какая-то Тень, заслонившая свет. Тень человека!
Эти белые явно превосходили активностью темнокожих жителей окружающих островов. Еще не рассвело, а они были уже на ногах и готовились к работе.
С глухой злостью чудовище фыркнуло при одной мысли об этой их работе. Губы его скривились в отвратительной гримасе неудержимого гнева на этих людей, - которые осмеливались охотиться на акул и убивать их.
Лучше пусть держатся суши и живут там, где их место. Бескрайний простор — море — создан не для этих существ, а из всех морских созданий именно акулы — владыки — были священны и неприкосновенны. Нельзя постоянно устраивать на них охоту! Самооборона — первейший закон природы.
Что-то бормоча сквозь зубы, чудовище большими шагами двинулось вдоль темно-серого берега, а потом направилось вглубь суши, прямо к желтому огоньку, слабо мерцавшему в полумраке рассвета.
Опускающийся толстый месяц плыл по волнам к западу, когда Корлис взобрался по крутому склону от того места у берега моря, где мылся, к кухне. Идущий перед ним голландец Проже перешагнул порог хижины, а его мощная фигура заслонила тусклый огонек желтой лампы.
До Корлиса донесся его рык:
— Что, завтрак не готов еще?! Тебе бы только спать, сопляк ленивый!
Корлис мысленно выругался. Собственно, он даже любил этого крепко сложенного голландца, однако порой тот раздражал его своим вспыльчивым характером.
— Заткнись, Проже! — резко приказал он.
Проже повернулся в дверях и буркнул:
— Я голоден, шеф. Чтоб черти взяли этого лондонского ловкача за то, что заставляет меня ждать! Я...— он замолчал.
Корлис видел, как голландец посматривает по сторонам. Глаза его светились слабым желтым светом, когда о-н смотрел на бледный шар луны.
— Скажи, Корлис, мы здесь все, правда? — Тон его голоса был странно напористым,— Все шестнадцать? Здесь, по эту сторону острова?
— Минуту назад было именно так,— удивленно ответил Корлис.— Я видел всю банду, как они выбирались из барака и ушли умываться. А что такое?
— Посмотри на луну,— нервно бросил Проже.— Может, произойдет еще раз.
Его огромное тело замерло, когда он уставился на луну. Корлис постарался подавить рвущиеся из горла вопросы, и проследил его взгляд.
Секунда тащилась за секундой, и в душу Корлиса закралось ощущение жути. Видимый на переднем плане остров выглядел темным силуэтом, за исключением места, где белая лунная дорожка тянулась вглубь тихой темной земли.
За островом поблескивали темные воды лагуны, за ней был еще более темный океан, а вдали, на бескрайних просторах, таинственный блеск луны проложил светлую полосу.
Это было необыкновенное зрелище — ночь под темно-голубым небом Юга. Плеск волн о прибрежный песок, далекий, приглушенный рее волн, разбивавшихся о скалы, окружавшие остров выщербленным защитным кольцом. Волны, видимые в темноте как длинная, разбрызгивающаяся белизна, похожая на раздробленное стекло, поднимались и опадали, лопались и напирали, рычали и ревели в извечной битве моря и суши.
А над всем этим висело ночное небо; светлая и бледная луна лениво опускалась за океан, на запад.
Корлис с трудом отвел взгляд от моря, когда Проже полушепотом оказал:
— Я мог бы поклясться... клянусь, что видел фигуру мужчины в лунном свете.
Корлис наконец избавился от чар этого раннего утра.
— Псих, — буркнул он. — Человек здесь, в этой глуши? Среди Тихого Океана? У тебя галлюцинации.
— Возможно, — буркнул голландец. — Действительно, если так посмотреть, все это похоже на безумство. — Он неохотно повернулся, и Корлис пошел следом за ним на завтрак.
Чудовище инстинктивно притормозило, когда желтооранжевый свет из щели под дверью упал на его ступни. Изнутри слышались голоса — приглушенный разговор. Неслись оттуда и другие звуки, а также слабый запах незнакомых блюд.
Оно мгновение колебалось, потом вошло прямо в круг слабого света. Напрягшись, оно стояло в открытых дверях, глядя своими рыбьими глазами на представшую перед ним сцену.
Вокруг огромного стола сидели шестнадцать мужчин, которых обслуживал семнадцатый.
Именно этот прислуживающий, костлявый хиляк: отвратительная карикатура на человека, в белом, измазанном жиром фартуке, взглянул вверх, прямо в глаза входящего.
— Черт возьми! — воскликнул он. — Какой-то чужак! Откуда ты здесь взялся?
Шестнадцать голов взметнулись вверх, шестнадцать пар глаз смерили пришельца холодными твердыми взглядами, полным удивления и догадок. Под этими внимательными, подозрительными взглядами чудовище почувствовало беспокойство, как бы тень тревоги, ледяное предчувствие, что этих мужчин убить будет не так легко, как ему казалось.
Текли секунды. Чудовищу показалось, что перед ним не шестнадцать, а миллион пар глаз, следящих за ним, блестящих — миллион устремленных на него внимательных подозрительных взглядов. Оно побороло это чувство, и тогда появилась первая неприятная реакция на вопрос маленького лондонца. Едва это неприятное чувство достигло его сознания, как другой мужчина повторил вопрос:
— Откуда ты здесь взялся?
Откуда! Вопрос этот уже проторил себе дорожку в мозгу чудовища. Ну, разумеется, с моря. А откуда еще?
Куда ни глянь, в этой дикой мрачной глуши было только море; его волны поднимались и опадали в непрерывном ритме, днем — сверкающие на солнце, как отшлифованные драгоценные камни, ночью — вздувшиеся и мрачные. Вечное море, которое шепчет и волнуется, скрывая нерешенные загадки.
— У тебя что, языка нет? — резко сказал Проже, прежде чем успел вмешаться Корлис. — Кто ты? Откуда здесь взялся?
— Я... — начал чужак нерешительно. — Я...
Он чувствовал, что его рыбьи нервы пронзает парализующий страх. Как получилось, что он не приготовил себе никаких разумных объяснений? Что нужно ответить чтобы рассеять подозрения этих резких, любопытных людей?