Когда достигаю боковой части строения, я слышу музыку. Она громкая и слегка устрашающая, и режет слух. Поет мужчина. Голос низкий и хриплый.
Я сворачиваю за угол дома и направляюсь к открытой двери гаража. Джеймисон стоит, склонившись над капотом одной их отцовских машин. Его фланелевая рубашка завязана на талии поверх джинсов, торс обтянут майкой, испачканной в машинном масле. На загорелых руках бугрятся мышцы, которые напрягаются каждый раз, когда он что-то крутит внутри машины, от каждого наклона мышцы спины перекатываются волнами. Парни в моей школе худощавые с атлетическим телосложением. В частной школе довольно много парней, которым все в жизни подносится в серебряной ложечке. Джеймисон — мужчина, который может чинить вещи своими руками, который работает на самом солнцепеке, а по вечерам распугивает парней, пытающихся навязать девушкам нежеланные ухаживания.
Я царапаю ногтями свои губы, пока наблюдаю за ним — как его волосы спадают на лицо, а глаза сосредоточенно щурятся, пока он работает. Он напевает слова из песни, и если бы я могла, то стояла бы так целый день, слушая его.
Он резко поднимает голову, и его глаза слегка округляются, когда он замечает меня.
Я кладу руку на дверь, отталкивая ее, и прохожу внутрь.
— Не переставай петь, — говорю я.
Он выпрямляется, сжимает полотенце в своих руках и опускает взгляд в пол.
— Я могу вам чем-то помочь?
Я отрицательно качаю головой и подхожу ближе.
— Над чем ты работаешь? — спрашиваю я, а потом чувствую себя дурой, что задала такой банальный вопрос. — Я имею в виду, что не так с этой машиной?
Он смотрит на открытый капот, а потом снова на меня.
— Двигатель.
— О. Я могу посмотреть? Я никогда прежде не видела внутренности машины.
Какое-то мгновенье он обдумывает эту идею, а потом отвечает:
— Конечно.
Я занимаю место сбоку от него и заглядываю под капот. Когда он тянется к рычагу, его губы оказываются с нескольких сантиметрах от меня.
— Тебе нужна помощь? — спрашиваю я, заставляя его на мгновенье остановиться.
— Нет.
Я оглядываю красный «Корвет», над которым он работает. Это последнее приобретение моего отца. Я слышала, как за ужином он ругался из-за него, потому что никто не знал, как его чинить.
— Как ты научился чинить раритетные машины?
Он отвечает напряженным голосом, не поднимая взгляда.
— Пока я не починю эту, выводы делать рано.
— Ты не знаешь, как это сделать?
— Знаю, — говорит он раздраженно. — Я трижды перебирал двигатель, но он все равно не работает.
— Раз за разом повторять одно и то же действие, в надежде получить разные результаты, это безумие.
Джеймисон смотрит на меня, нахмурив брови.
— Ты назвала меня психом?
Крепче прижав к груди книгу, я отвечаю:
— Технически это сделал Альберт Эйнштейн.
Что-то в этом заявлении заставляет его положить руки на край машины и отвести взгляд.
Я отхожу назад и прохожу в комнату. Я никогда не была в гостевом домике. Прежде машины не были тем предметом, который бы меня интересовал. Бетонные полы сверкают, а в воздухе витает особый запах машинного масла. В этой части помещения находится дверь в маленький офис, а сзади винтовая лестница, ведущая в комнату, в которой в настоящее время живет Джеймисон.
— Как тебе твоя комната? — Когда я резко разворачиваюсь, мои волосы рассыпаются по плечам.
Он прочищает горло и отвечает:
— Хорошо.
— Почему у тебя нет места для проживания?
— Почему ты задаешь так много вопросов?
Я кусаю губу.
— Мне любопытно.
Он выгибает бровь.
— Тебе любопытен я? Почему?
— Ты интересный.
Он почесывает покрытый бородой подбородок.
— Ты странная.
— Я знаю. — Я вздыхаю. — Именно так меня все и называют в школе.
Он указывает в сторону открытой двери гаража.
— Твой парень так не думает.
— Он не мой парень, — говорю я, скривившись. — Он здесь только за тем, чтобы подлизаться к моему отцу.
— Прошлой ночью он пытался сделать намного больше этого.
— И я просто прекрасно защитила саму себя.
Джеймисон вытаскивает с заднего кармана тряпку и вытирает ей руки. Потом отвечает, качая головой:
— Послушай, ребенок, у меня есть работа, которую я должен закончить. Почему бы тебе не пойти почитать свою книгу?
Приподняв подбородок, я отвечаю:
— Я не ребенок.
— Иди, — говорит он требовательно.
— Почему ты такой грубый?
— Потому что хочу поработать.
— Ты можешь работать со мной…
— Иди, — практически кричит он.
Я переминаюсь с ноги на ногу.
— Ты вспомнил этапы?
— Какие этапы?
— Этапы починки двигателя. Ты, видимо, пропустил какой-то шаг. Попробуй сделать все еще раз.
Сжав губы, какое-то время он раздумывает, а потом склоняется над двигателем. Он что-то передвигает, а потом начинает все с начала. Спустя минуту он останавливается. Меня озадачивает выражение его лица. У него получилось сделать то, что он пытался сделать раньше, чем бы, черт возьми, это ни было.
— Пожалуйста, — говорю я и выхожу из гостевого домика.
Что за жалость. Самый самовлюбленный, хоть и скучный, парень в мире хочет проводить со мной время, а единственный человек, которого я хоть немного нашла интересным, прогоняет меня.
В течении трех недель я держалась подальше от гостевого домика. Не потому, что меня испугал Джеймисон Брок. Я просто не собиралась находиться там, где мое присутствие нежеланно.
В то время, как я изо всех сил заставляю себя не смотреть в его сторону, он, как правило, постоянно наблюдает за мной. Когда я возвращаюсь домой из школы, одетая в длинную юбку в клетку, прикрывающую колени, белую рубашку на кнопках и синий пиджак, я ощущаю его взгляд на себе. Вот он — работает на прохладном апрельском воздухе над одной из машин отца.
Или, когда я стою на большой лужайке с клюшкой для лакросса в руках, подбрасываю мяч в воздух, а потом бегу и подпрыгиваю, чтобы поймать его, он сбоку от дома, поливает из шланга машину.
Или, когда я прогуливаюсь по пляжу, он выходит на пробежку, пробегает мимо меня по песку, не встретившись со мной взглядом.
По вечерам я стою на веранде Мэнора и всматриваюсь в Атлантический океан, а потом устремляю взгляд на звезды на небе. Обычно вокруг темно, только луна дарит мне свой свет.
В эти дни, со второго этажа гостевого домика доносится слабое свечение. Из комнаты, где сейчас обитает Джеймисон Брок, который не желает, чтобы этот «ребенок» крутился около него.
Наверное, он просто такой же, как и все остальные. Готовый диктовать, какую жизнь должна вести «такая девушка, как я». Но он даже не догадывается, что у меня гораздо больше планов, чем то, что запланировали для меня они.
— Что, черт возьми, ты творишь? — визжит мама.
— Его собирались усыпить. Я не могла оставить его там.
Я стою на круговой подъездной дорожке с десятилетним золотистым ретривером, который едва ходит, да еще и слепой.
Мама спускается по парадной лестнице и говорит визгливым голосом:
— Ты и шагу не ступишь в этот дом с этой дворнягой!
Сжимая в руках потрепанный поводок, я никак не могу понять, почему она отказывает в приюте такому милому созданию.
— И что ты предлагаешь мне сделать с ним?
— Верни его назад! — Она говорит это так, будто других вариантов и нет.
— Он погибнет.
— Значит, туда ему и дорога.
Мой тон становится вызывающим.
— Отлично, значит, когда ты постареешь и станешь совсем дряхлой, я просто усыплю тебя.
Она в отчаянии вскидывает руки вверх.
— Я больше не знаю, что с тобой делать. — Со злобным блеском в глазах, она тыкает пальцем в сторону собаки. — Это существо не переступит порог моего дома, на этом все. — Топая ногами, она заходит в дом через парадную дверь и захлопывает ее за собой.