— Это была правда.
— Правда может быть жестокой.
Я кусаю губы и тереблю край своей рубашки, когда слышу доносящийся с другой части комнаты звук. Вытянув шею, я вижу, как медленно ковыляет длинношерстный ретривер.
— Бадди! — Я падаю на пол и чуть не плачу. Почесывая его за ухом, я крепко обнимаю этого старичка, и на моем лице растягивается огромная улыбка. — Я так переживала за тебя. Все это время ты был здесь? — Я хорошенько его почесываю, и он опускает голову мне на руки. Последние несколько дней он не выходил у меня из головы. Я думала о том, в безопасности ли он, а он, оказывается, спал на полу в гостевом домике.
Я поднимаю взгляд на Джеймисона, который наблюдает за мной и Бадди с грустью в глазах. У меня уходит много времени на то, чтобы понять, что если Бадди здесь, значит…
— Ты отнес меня в мою комнату.
Его молчание говорит само за себя. Мы смотрим друг на друга; я сижу на коленях возле собаки, он на своей кровати.
— Ты замерзала. Я… — начинает он и замолкает. — Я знаю, как это — быть на улице в такой холод.
Я киваю в знак понимания.
— Спасибо, — говорю я. — От меня, и за то, что позаботился о Бадди.
Я поднимаюсь на ноги и прохожу в маленькую ванную, чтобы помыть руки. Когда возвращаюсь в комнату, я присаживаюсь на край кровати и кладу руку на плед. Глядя ему в глаза, я спрашиваю, не против ли он, если я опущу плед и проверю рану. Он опускает его сам.
Рана на боку закрыта марлевой повязкой и закреплена лейкопластырем.
— Она уже пропиталась.
На краю стола стоит аптечка. Я беру ее в руки и открываю бутылочку со спиртом и беру остальные вещи, которые понадобятся для перевязки.
Когда прошлым вечером я привезла его домой, в гостевом домике я нашла аптечку. Я сделала все, что смогла, чтобы очистить рану. Не похоже, что у пациента особо хорошо получилось позаботиться о себе.
Я промываю рану, слушая, как Джеймисон сквозь зубы проклинает все на свете.
— Тебе нужно наложить швы, — говорю я, накладывая свежую повязку. — Не хочешь объяснить мне, почему отказываешься ехать в больницу? — По нему видно, что он не хочет ничего объяснять. Я опускаю взгляд и даю ему самый честный ответ: — Я могу хранить твои секреты.
Его грудь вздымается и опадает. Меня захватывает глубокий оттенок его глаз, в нем я читаю ответ, что заслуживаю знать правду.
— Давным-давно я сбежал, и не хочу быть найденным.
Я так много всего хочу сказать, хочу задать так много вопросов, но не делаю этого. Я знаю, что должна ценить этот маленький кусочек честности. Кажется, он оценил это.
— Джулс, — шепчет он, и я поднимаю на него взгляд. — Спасибо, что спасла мне жизнь.
— Похоже, что мы оба здесь, чтобы спасти друг друга.
Он улыбается, и это прекраснейшее зрелище.
Когда полностью заканчиваю с перевязкой, я обвожу взглядом комнату.
— Здесь не особо много чем можно заняться. Отец даже не дал тебе телевизор?
— Здесь довольно одиноко. Ну, уже не так сильно, с тех пор, как у меня появилась собака.
— Его зовут Бадди, и давай будем честными, он не особо компанейский. — Пес приподнимает уши, когда я говорю это. — Без обид, Бадди.
Джеймисон смеется, и это еще более прекрасно, чем его улыбка.
— Я наслаждался чтением книг, но сейчас это немного трудновато делать. Я не могу выбрать удобную позу, чтобы одной рукой удерживать книгу открытой.
На другом краю кровати лежит открытая на середине книга в мягкой обложке. Я поднимаю ее и вижу, что он читает «Красавицу и Чудовище», в оригинальной версии. Это интересное издание, интересный выбор, но я не дразню его этим. Вместо этого я спрашиваю:
— Могу я почитать ее тебе?
— У тебя нет ничего поинтереснее, чем можно заняться в свой шестнадцатый день рождения?
На ответ мне требуется не более секунды.
— Нет.
Меня удивляет, когда он улыбается и отвечает:
— Тогда, да. Почитай мне.
— Джеймисон, привет. — Как только я выбираюсь из лимузина, сразу же бегу в сторону гостевого домика, в котором он сейчас находится.
Когда я вхожу внутрь, он удивляется, что я заглянула к нему. Он сверху вниз осматривает мою форму, от бантика на моей шее до гольф и черных балеток на ногах.
— Как в школе? — спрашивает он, а потом сжимает зубы, схватившись за бок.
Я бросаю на пол рюкзак и забираю у него из рук гаечный ключ.
— Тебе нужно сесть. — Я пытаюсь подтолкнуть его в сторону стула, но он не сдвигается с места.
— Я не могу. Если твой отец увидит, то я тут же буду уволен.
— Ты спас меня от тех парней. Я не постесняюсь сказать ему о том, что произошло.
Джеймисон едва не рычит.
— Ты должна пообещать, что никогда ничего не расскажешь. Если ты хоть на секунду поверила в то, что он примет мою сторону, а не их, то ты глубоко ошибаешься.
— Почему бы ему не поверить тебе?
— Посмотри на меня. — Он практически рычит, поэтому я поднимаю на него взгляд и осматриваю его. От взъерошенных волос на макушке к длинной бороде на лице. Он сложен как танк, и он держится так, будто всегда готов к обороне, как зверь, который всегда начеку. И все же, несмотря на его внешнюю жесткость, безразмерную одежду и растительность на лице, это прекрасный мужчина с высокими скулами и красивым носом. У него полные губы и волевой подбородок, это не считая самых добрых глаз, какие я когда-либо видела.
Я беру его руку. Она грубая и мозолистая. Скользя большим пальцем по его ладони, я поднимаю взгляд к его глазам и говорю:
— Я смотрю.
Я поднимаю гаечный ключ, зажатый в другой руке.
— Покажи мне, что ты пытаешься сделать. Я буду помогать тебе, пока твой бок не заживет.
Он смотрит на меня, и что-то меняется в его взгляде. Выражение его лица смягчается, глаза загораются, а на губах появляется крошечная улыбка.
— Сейчас я научу тебя, как ремонтировать карбюратор.
— Расскажи мне о Париже.
От вопроса Джеймисона я едва не падаю со стула. Я сижу за стойкой в гараже, наблюдая за тем, как он работает. Последние две недели я каждый день прихожу сюда сразу после школы. Сначала я это делала потому, что он нуждался в лишних руках. Сейчас же я прихожу сюда просто потому, что мне здесь нравится.
Обычно я рассказываю о том, как прошел день. Неважно, это экзамены, практика или даже какие-то школьные сплетни, то, что мне обычно не интересно, но сейчас это дает мне возможность рассказать ему о чем-нибудь. Если я задаю ему вопрос, он всегда отвечает на него, но это первый раз, когда он инициатор разговора.
Я закрываю учебник по истории и поворачиваюсь на стуле лицом к нему.
— Он романтичный, ну, не то чтобы я много знала о романтике. — Ничего не могу с собой поделать, когда думаю о городе, которым восхищаюсь — у меня сразу появляется слегка мечтательный взгляд. — Это город с удивительной архитектурой старого мира и историей, которая до сих пор очень даже жива. Ты можешь посидеть в кафе, пока читаешь книгу, и поглядывать на Эйфелеву башню, или можешь прогуляться по мосту над Сеной и осмотреть Собор Парижской Богоматери. Окрестности переполнены уличными артистами и писателями, но есть и другие районы, заполненные элитными бутиками. Ты можешь провести ночь в подпольном джаз-клубе, и давай не будем забывать о еде. Сыр. Вино…
— Вино? — говорит он с ухмылкой.
Ненавижу, когда он говорит что-нибудь такое, что сразу напоминает мне о том, что я младше его. Но я понимаю, что он имеет в виду.
— Мама позволила мне попробовать вино, когда мы были там.
— Вы часто путешествуете?
— Три раза в год. По-настоящему, по всему миру. В этом году мы катались на лыжах в Вэйле, а через несколько недель поедем в Барселону. К счастью, на Рождество мы будем в Париже. — Я чувствую, как мое лицо озаряется от воспоминаний. — Что насчет тебя? Где ты был?