Его отец, сенатор Белл, поведал нам, что для его сына не было большей радости, чем постоянное общение с французскими кругами Нью-Йорка, которым он был обязан своей новой службе. Джон Белл пожертвовал привязанностью к своей очаровательной подруге с Бродвея, лишь бы только попасть наконец во Францию, которую он, еще ни разу не повидав, уже так горячо полюбил, а спустя каких-то три дня на борту французского теплохода он был зверски убит одним из наших соотечественников!
Пусть мотивы этого убийства остаются загадкой — и тут мы должны отдать должное тому усердию, с каким защита сеяла сомнения, — однако, как бы то ни было, преступление налицо, и на виновника его неопровержимо указывают как отпечатки пальцев, обнаруженные повсюду на месте преступления, так и собственные неоднократные признания убийцы. Да, естественным казалось бы поддаться чувству жалости к преступнику, над которым с самого рождения тяготеет бремя тройной неполноценности. Мы не вправе не признать, что положению слепоглухонемого от рождения трудно позавидовать, но оправдывает ли это убийство? Даже если допустить, что Жака Вотье с детства снедала болезненная злоба по отношению ко всем окружающим, кто имел счастье владеть зрением, слухом и речью, разве это дает право доводить ярую ненависть до убийства? Разве это дало ему право набрасываться на незнакомого человека, тем более на иностранца, который не причинил ему никакого вреда и которого он даже не знал?…
Единственно возможным оправданием человекоубийственного акта, совершенного Жаком Вотье, — если, конечно, допустить, что преступление можно оправдать! — было бы помрачение рассудка. Многие из вас, господа присяжные, в начале процесса были склонны полагать, что перед нами — опасный безумец. В силу этого ваш справедливый приговор, надо думать, заметно смягчился бы: его защитники могли бы надеяться на то, что его до конца дней поместят в психиатрическую лечебницу, где он уже не представлял бы собой постоянную угрозу для общества. Однако весь ход процесса, показания многочисленных свидетелей, чья компетентность и объективность не могут быть поставлены под сомнение, доказали, что Жак Вотье полностью вменяем.
Личина чудовища — всего лишь маска: он прекрасно знает, какое тягостное впечатление производит его внешний вид, и пользуется этим, чтобы вводить всех в заблуждение… В случае необходимости он, не колеблясь, симулирует перед публикой истерические припадки. Эти нечеловеческие гортанные вопли, пена на губах, жесты убийцы служат ему превосходным орудием защиты, и он не раздумывая пускает их в ход! Уж ему-то известно: если дела и поступки существа грубого, ограниченного, не способного себя контролировать люди еще склонны как-то оправдать, то совсем другое дело — человек цивилизованный, которому не простят ничего. Перед нами как раз человек, рассчитывающий заранее малейшие свои поступки и совершающий их вполне сознательно… Упорное молчание Жака Вотье лишний раз подтверждает сказанное выше: таким способом он пытается заставить суд поверить, несмотря на признания и отпечатки пальцев, в свою невиновность. Разве кое-кто здесь не договорился до того, что Жак Вотье признался в преступлении, чтобы скрыть так называемого истинного убийцу, которого якобы знает он один?
К сожалению, утверждение, будто бы другое лицо могло убить Джона Белла, не имеет под собой никакой реальной почвы, тогда как отпечатки пальцев являются неопровержимой уликой, о которую разобьются самые изощренные уловки защиты! Благодаря богатому воображению мэтра Дельо мы иногда ощущали себя в самой гуще детективного сюжета… Однако лучшие образцы этого жанра всегда кончаются разоблачением преступника.
Мне представляется необходимым напомнить некоторые показания свидетелей обвинения… Для начала приведу ответ Жака Вотье капитану Шардо: «Этого человека убил я. Я признаю это категорически и ни в чем не раскаиваюсь».
Показания доктора Ланглуа, старшего судового врача, подтвержденные показаниями профессора Дельмо, который возглавлял медицинскую комиссию, призванную тщательно: обследовать психическое и физическое состояние Жака Вотье, свидетельствуют о том, что психически и умственно он совершенно нормален.
Не преминем также упомянуть слова родной сестры подсудимого: «Когда я узнала из газет о преступлении на „Де Грассе“, я не особенно удивилась…» Это заявление было подкреплено показаниями и других членов семьи — зятя и тещи Жака Вотье.
Остается добавить к этим свидетельствам высказывание одного из свидетелей защиты, доктора Дерво, выдвинувшего весьма правдоподобное предположение, что мотив убийства — слепая ревность Жака Вотье по отношению к первому нормальному мужчине, дерзнувшему приблизиться к его жене.
Итак, господа присяжные, улик, признаний и свидетельств более чем достаточно. Они нисколько не противоречат друг другу и недвусмысленно указывают нам убийцу Джона Белла. Я не собираюсь превышать своих полномочий защитника жертвы и требовать от суда, чтобы свершилось правосудие. Не забывайте, господа присяжные, что на вас смотрит вся Америка и настоящий процесс, в противовес некоторым утверждениям защиты, выходит за рамки этих стен. Не сомневаюсь, что вы сумеете оказаться на высоте в доверенной вам миссии: почтить память жертвы и покарать виновного всей мощью закона. Только тогда союзная нация, исполненная жажды справедливости, сможет сохранить должное уважение к французскому правосудию.