Как нам любезно сообщил милейший брат Доминик, то был беспрецедентный случай в истории Института святого Иосифа… Вспомните необычную церемонию в часовне, где служками были глухонемые, а хор состоял из слепых, вспомните аббата Рикара, институтского священника, произнесшего великолепную проповедь, которую вы, Соланж, в это время пальцами передавали Жаку. Та же процедура повторялась на всех скамьях часовни, где каждый слепой выступал в роли переводчика для своего глухонемого соседа… Тогда вы не знали, Соланж Дюваль, смеяться вам или плакать!… Смеяться — не от радости, а от нервного потрясения, вызванного почти гротескным видом этой странной церемонии, в коей вы играли главную роль; плакать — при мысли о том, что вот сейчас вы навек связываете свою жизнь с втройне неполноценным человеком… Вот какие мысли неотвязно преследовали вас, когда после завершения церемонии вы рука об руку с Жаком прошли сквозь двойную цепь любопытных зрителей, строгих братьев ордена в черных сутанах и голубых брыжах и их обделенных природой воспитанников… Сверху, с хоров, плыли величественные звуки большого органа — Жан Дони играл свадебный марш, отдававшийся у вас в ушах жестокой насмешкой… И когда вы поднимали на миг глаза под белоснежной вуалью, то, быть может, встречались с восторженным взглядом какого-нибудь юноши, взглядом, полным неистового желания, какого вам никогда не увидеть в безжизненных глазах вашего мужа…
В тот день вы жестоко страдали. Муки эти в последующие дни отнюдь не прекратились — напротив, они многократно усилились во время ужасного свадебного путешествия, из которого вы вернулись в совершенном отчаянии. Каждый час этого путешествия был жертвой, приносимой вами на алтарь… Вам всякий раз приходилось делать над собой нечеловеческое усилие, чтобы преодолеть физическое отвращение и не убежать прочь, когда вашему мужу приходила мысль заключить вас в свои медвежьи объятия.
И все из-за той, первой, ночи, воспоминание о которой никогда не изгладится из вашей памяти: в ту ночь вы окончательно поняли, сколь безмерна ваша жертва. Ведь до замужества все представлялось легким и простым: воображение смело отметает все преграды. И лишь в тот момент, когда вы совершили резкий переход от созданного в мечтах идеала к суровой реальности, неполноценность супруга приняла для вас зримые очертания. Признайтесь, Соланж Вотье, как это горько — принимать поцелуи от губ, не способных вымолвить ни словечка любви, как это ужасно — очутиться перед зияющей пустотой незрячего лица… При таких обстоятельствах акт любви может породить одно лишь отвращение. Гораздо скорее, чем вы думали, да и думали ли вы об этом в порыве жертвенности, побудившем вас ответить «да» Ивону Роделеку? Физическая близость со слепоглухонемым обескуражила вас и поколебала вашу решимость. Да и как не понять вас? Чтобы выдержать это испытание, нужно было обладать такой душевной силой, какую весьма и весьма редко встретишь у нас, слабых человеческих существ…
Ну, а ваш муж? Ведь не думаете же вы, Соланж, что, живя с вами, он так и не понял, как действует на вас его неполноценность? Как бы тщательно ни скрывал он свое отчаяние, оно день ото дня росло: ревность и недоверие начали серьезно омрачать ваш брак. Но, несмотря ни на что, он крепко держался за вас. Он всегда испытывал и испытывает неодолимую потребность в близости с вами — как физической, так и духовной. Вот так в ваших отношениях и возникла глубокая, хоть и не выходящая на поверхность трещина, первопричины которой вы оба почли за лучшее не доискиваться. Можно смело утверждать, господа присяжные, что пять лет их совместной жизни прошли в непрекращающейся борьбе между рассудочной нежностью молодой женщины и плотскими вожделениями слепоглухонемого. Теперь представьте, каким было то свадебное путешествие на Басский берег! Днем, когда общение было лишь интеллектуальным, все шло замечательно: гармония двух существ, дополняющих друг друга, из которых по крайней мере одно полностью зависело от другого… Зато ночью! Ночью роли менялись: признайтесь же, Соланж, вы предпочли бы оказаться где-нибудь на краю света, только бы не отдаваться ласкам, приводящим вас в ужас! Совершенно отчаявшись, вы поделились своими опасениями с Ивоном Роделеком, когда приехали вдвоем в Санак с прощальным визитом накануне длительного отъезда в Соединенные Штаты. И вновь мудрые слова и рассудительные советы наставника смогли умерить ваше разочарование. Путешествие в незнакомую далекую страну несколько сгладило остроту в ваших отношениях. Вы стали привыкать к своему деятельному и в то же время покорному существованию подле слепоглухонемого. Вы с головой окунулись в кипучую жизнь Нового Света: с калейдоскопической быстротой сменяли друг друга штаты, города, лекции, конференции, интервью, выступления по радио, наконец, приемы, на которых вы с каждым разом блистали все ярче, расцветали все пышней. Каждый ваш шаг был триумфальной поступью вашей красоты. Безмолвное присутствие слепоглухонемого гиганта, который всюду неотступно следовал за вами, как верный пес или смиренный раб, еще более подчеркивало ваше очарование: по контрасту с безжизненным лицом ваша лучезарная улыбка сверкала еще ослепительней… В первые же дни пребывания за океаном у вас создалось впечатление, будто вы счастливы, Соланж. Вы даже написали об этом Ивону Роделеку, единственному вашему наперснику. Но однажды в Кливленде на вашем жизненном пути повстречался Джон Белл…
Интерес, якобы проявленный молодым американцем к экстраординарному случаю Жака Вотье, слепоглухонемого от рождения французского романиста, оказался лишь ширмой для прикрытия его вожделений, средством добиться той, кого он страстно возжаждал с первой же минуты встречи. Его ухаживания становились все более настойчивыми. Он катал вас одну в своей машине, против чего Жак нисколько не возражал: он не допускал и мысли, что вы можете его обмануть… И неизбежное случилось — спустя несколько месяцев после этой встречи в Кливленде светившиеся обожанием глаза неотразимого янки утонули в ваших глазах. Его губы лихорадочно шептали долгожданные слова любви. Вы наконец познали полноценного мужчину!