Адвокат подошел ближе к гиганту и, не оборачиваясь, сказал:
— Недаром вчера, перед тем как уйти, я дал ему возможность уловить мой запах… Теперь он не отшатывается: уже знает меня… Непривычно, но и приятно думать, что ему хватило один раз вдохнуть мой запах, чтобы потом узнавать! Это, конечно, еще не говорит о том, что мы уже друзья! Пока мы друг к другу приглядываемся — скажем так. Но его все-таки смущает чье-то присутствие… Ваше, уважаемый переводчик. Он разбирается в третьем, незнакомом запахе: ведь мой и надзирателя для него уже привычны… Надо бы, чтоб он привык и к вам, но время дорого, так что я попытаюсь сломать лед одной небольшой любезностью…
При этих словах Виктор Дельо вложил в правую руку Вотье открытую пачку сигарет. Тот, не колеблясь ни секунды, левой рукой вытащил из нее сигарету и поднес ко рту. Адвокат щелкнул зажигалкой, Вотье затянулся и с шумом выпустил дым через ноздри.
— Он курит, — заметил адвокат. — Это еще раз доказывает, что перед нами — такое же, как и мы с вами, цивилизованное животное… Похоже, сигарета доставляет парню истинное удовольствие. Наверное, до сих пор ему никто не предлагал закурить.
— Да никому и в голову не приходило, — отозвался надзиратель. — Попробуй догадайся, чего ему надо! Ворчит себе, и все тут…
— Обратите внимание, друг мой, сейчас — никакого ворчания! Так давайте же воспользуемся переменой в настроении и порасспрашиваем его… Глядите-ка, да ведь он побрился!
— Сегодня утром, — подтвердил надзиратель.
— Сам?
— Конечно. Ловкости ему не занимать.
— Вчера мне представилась возможность испытать это на себе! — поморщившись, заметил адвокат. — Дорогой мой переводчик, теперь, как мне кажется, вы можете подойти к нему без опаски: он уже успел привыкнуть к вашему запаху.
Переводчик пребывал в нерешительности.
— Да не бойтесь же! В сущности, этот верзила — славный парень… Он уже готов к общению: свежевыбрит, с сигаретой в зубах… Скоро он у нас агнцем станет! Уступаю вам слово, если можно так выразиться. Для начала сообщите ему, что я его новый защитник, а вы всего лишь переводчик… Объясните также, что я самый надежный его друг и буду впредь заботиться о его пропитании и сигаретах.
Пальцы переводчика начали осторожно прикасаться к пальцам узника. Тот не противился, но лицо по-прежнему оставалось непроницаемым.
— Что он отвечает? — с тревогой спросил адвокат.
— Он молчит.
— Плохо… Но главное — он понял, кто я такой. Теперь скажите ему, что мне понравился роман «Один в целом свете»…
Пальцы директора вновь забегали по руке Жака Вотье. На этот раз лицо узника прояснилось.
— Ого! — воскликнул Дельо. — Мы задели чувствительную струну: его писательскую гордость… Скажите ему сейчас же, что я добьюсь разрешения дать ему пуансон, трафарет и пачку плотной бумаги, чтобы он мог, пользуясь вынужденным одиночеством, делать наброски нового романа… Дайте ему понять, что его тюремные впечатления очень заинтересуют читателей…
Переводчик вновь принялся за дело. Когда его проворные пальцы замерли наконец в неподвижности, узник, в свою очередь, отстучал пальцами сообщение на ладони своего безмолвного собеседника.
— Он начал отвечать! — воскликнул адвокат. — Что он говорит?
— Он благодарит вас, но считает, что это ни к чему, потому что ему никогда уже не придется писать…
— Ну, это он напрасно! Скажите ему, что, на мой взгляд, он правильно сделал, что убил этого американца…
— Вы полагаете, я могу ему это сказать? — озадаченно спросил переводчик.
— Вы должны! Конечно, подобное заявление несколько выходит за общепринятые рамки, но в этом исключительном случае совершенно необходимо, чтобы мой клиент был убежден в поддержке своего защитника, иначе не быть между нами доверию!
Переводчик передал Жаку Вотье слова защитника, и Дельо показалось, что на замкнутом лице узника промелькнула тень удивления.
— Добавьте еще, — поспешно сказал адвокат, — раз он действовал правильно, следовательно, он не виновен, и задайте ему пять вопросов… Во-первых, почему он признает себя виновным?
— Он не отвечает, — сказал переводчик.
— Второй вопрос: почему он до сих пор отказывается от защитника?
— Он молчит.
— Третий вопрос: хотел бы он обнять свою мать?
— Нет.
— Хоть что-то определенное… Четвертый вопрос: хотел бы он увидеться с женой?
— Нет.
— Очень интересно… — пробормотал адвокат и прибавил:
— Пятый и последний вопрос: хочет ли он, чтобы я устроил свидание с Ивоном Роделеком?
— Он не отвечает.
— Не отвечает, но и не говорит «нет»!… Дорогой господин директор, закончим на этом: теперь я знаю достаточно. Еще раз приношу свои извинения за то, что отнял у вас драгоценное время. Напоследок сообщите, пожалуйста, моему клиенту, что я очень хочу обменяться с ним рукопожатием: для меня это единственный способ выразить ему искреннюю симпатию.
Дельо пожал руку узнику, а переводчик между тем объяснял значение этого жеста. Однако рука Вотье осталась неподвижной.
На улице адвокат спросил:
— Скажите откровенно, что вы думаете о моем клиенте?
— То же, что и вы, дорогой мэтр. Вы правы: парень умен и осторожен. Из него не вытянешь ни слова сверх того, что он сам найдет нужным сказать, и он умеет пользоваться своей внешностью, чтобы вводить в заблуждение тех, кто на него смотрит…
— Совершенно с вами согласен… Увы, дорогой друг, я начинаю убеждаться в том, что умных людей защищать труднее, нежели глупцов!
Виктор Дельо отправился прямиком к себе домой, где его с нетерпением поджидала Даниелла, чтобы вручить письмо со штемпелем Санака. Пробежав его глазами, адвокат объявил:
— Я уезжаю… Как раз успею на двенадцатичасовой экспресс, который к семи часам доставит меня в Лимож… В этом славном городе мне предстоит кое-кого навестить. Затем поеду дальше. А вы будете жить здесь все то время, пока меня не будет, и продолжать нести службу.
Дельо отсутствовал четыре дня. Даниелла уже начала беспокоиться, но в десять вечера раздался характерный звонок в дверь.