– Да, я бы хотела пойти домой, если вы не возражаете. – Эти слова были произнесены на безупречном французском, который, как казалось Шарлю, воздвиг почти осязаемую стену отчуждения между ним и женщиной, только что ставшей его женой.
В обществе великосветский французский Луизы вызывал у всех удивление – так пристало говорить разве что великой герцогине. Она изъяснялась на нем так свободно, словно он был ее родным языком. Французы раскрывали рты от изумления, слушая ее. Даже Шарль невольно раздувался от гордости – произношение у нее было превосходное. Однако, когда они оставались наедине, такая манера говорить обескураживала его. От ее изысканных фраз веяло леденящим душу холодом. Все попытки Шарля растопить этот лед заканчивались неудачей. Когда он разговаривал с Луизой в дружеском тоне, сидя рядом в экипаже или, да простит его Бог, пытаясь обнять ее под оливами, он чувствовал себя, как какой-нибудь нахальный лакей, дерзнувший поболтать с надменной королевой.
Конечно, о том, чтобы перейти на английский, не могло быть и речи. Он попытался научить ее разговорному французскому, употребляемому в повседневной жизни. Она сначала смутилась, затем с гримаской отвращения отмахнулась от казавшихся ей грубыми выражений, как отмахнулась бы от собственного щенка, если бы тот встал на задние лапки и полез к ней на колени в неподходящий момент. Шарль пробовал и другие способы развеять отчужденность между ними: он вел с ней доверительные беседы (о проказах собственной бурной юности, когда он был моложе Луизы всего на год, – она вежливо улыбалась, слушая его, но, кажется, находила его проделки ребяческими), играл с ее песиком, в надежде что Беар разобьет эту ледяную стену, – ведь это уже однажды случилось на корабле, в загончике для животных.
В результате Шарль и щенок прекрасно поладили между собой и стали закадычными друзьями. Песик его обожал, но для Луизы муж, похоже, вовсе не существовал.
Она видела, что он никак не поймет, как ему вести себя с ней. Их разговор часто обрывался на полуслове, и между ними воцарялось неловкое молчание. Шарля не покидало ощущение, что он чудовищно неуклюж и все его попытки развлечь ее обречены на провал. И все же он не терял надежды. Если бы она дала ему хоть малейший шанс! Он ведь знал, что она способна быть искренней и открытой. И поэтому не оставлял своих попыток.
Шарль повел жену через сквер к экипажу и помог сесть.
Очутившись внутри, он распахнул занавески на окнах – отчасти потому, что день выдался солнечный, а отчасти потому, что темнота его угнетала – в темноте Луиза могла разоблачить его тайну, которую он твердо вознамерился сохранить. А вдруг это высокомерное создание узнает, что он дурачил ее все время плавания через Атлантику? Это недопустимо. Он откинулся на спинку сиденья, глядя на ее погруженное в полумрак задумчивое лицо. Они обогнули сквер и въехали на холм, направляясь к его резиденции в Грассе.
Домик был очень скромным. Здесь Шарль жил, когда работал в лаборатории и самолично проверял, как идут дела на парфюмерной фабрике. Грасс считался столицей парфюмерной промышленности Франции (да и всего мира, если уж на то пошло); тут располагались фабрика князя и фабрики его конкурентов. Хотя домик был уютным, его отделке не уделялось должного внимания, и потому он был не очень хорошо приспособлен для постоянного проживания. Впрочем, выглядел он очень мило – как все старинные вещи, которыми с любовью пользовались в течение сотен лет. В нем не было ничего помпезного – ни бального зала, ни комнаты для развлечений. Если Луиза вдруг изъявит желание пригласить на чашку чая нескольких дам из города, в ее распоряжении имеется маленькая гостиная. А сегодня вечером здесь будет особенно тихо и уютно – Шарль отослал всех слуг, кроме тех, что работали на кухне, чтобы новобрачные могли спокойно насладиться уединением.
И это была очередная уловка Шарля: изысканный обед вдвоем на террасе с видом на холмы и Средиземное море, сверкающее в отдалении. Он приготовил подарок для невесты – ожерелье из черных жемчужин. Он знал, что она обожает такие бусы. Знал он и то, что ее собственные порвались. Затем вино. Местные деликатесы. Непринужденная беседа. Ей непременно придется сказать ему что-нибудь личное, пока она будет сидеть напротив него за столом в течение нескольких часов. Итак, к обеду – вино, а к десерту – персиковый ликер. Он немного расшевелит ее при помощи алкоголя. «Все средства хороши, чтобы пробудить любовь», – думал Шарль. Он готов был сделать что угодно, только бы исчезла наконец эта высокомерная Луиза из Нью-Йорка с ее великосветским французским, воздвигающим между ними непреодолимую стену. А когда ее место займет давно знакомая ему Лулу, тогда они лягут в постель, где он будет ласкать и любить ее так, как ей нравится, что доставит и ему самому море удовольствия У него в памяти хранилась целая коллекция образов – Луиза обнаженная, Луиза нежная и податливая, Луиза в его объятиях. При одной мысли о предстоящей ночи во рту у него пересыхало и кровь приливала к вискам.
Но в то же время эта мысль вызывала у него смутное беспокойство.
Первая попытка Шарля д'Аркура поцеловать очаровательную Луизу в оливковой роще, застав ее врасплох, закончилась неудачей. Так он говорил себе. Она не ожидала столь поспешных шагов с его стороны. Впрочем, возможно, он вел себя неуклюже – ее аристократические замашки несколько выбили его из колеи. Как бы то ни было, если бы он не подхватил ее, она бы свалилась с двуколки, пытаясь увернуться от его поцелуев.
Сегодня ночью он будет гораздо осторожнее.
Когда они вошли в холл, Луиза обогнала его. Шарль закрыл входную дверь и, обернувшись, увидел, что она уже поднимается по ступенькам.
– Куда ты? – окликнул он ее.
– Переодеться к обеду.
Шарль был поражен: неужели она хочет напялить диадему и вечернее платье? Ее родители – впрочем, сердечные и очень добрые люди – порой вели себя на редкость манерно, что казалось Шарлю неестественным и нелепым.
– Я думаю, мы можем опустить сегодня пустые формальности, – предложил он.
Луиза посмотрела на него сверху вниз, стоя на площадке лестницы:
– У нас так принято, я всегда переодеваюсь перед обедом.