Но нет худа без добра: я, наконец, вплотную занялась ошметками собственной памяти и воспоминаний Твари. Последние меня интересовали даже больше, потому что они могли меня вывести на того урода, благодаря которому я и оказалась в этом теле. К сожалению, интересующая меня часть памяти миссис Лестрейндж была повреждена так, что на ее восстановление ушло почти два года. Да и то, если бы не баранасская книга, фиг бы мне это удалось. С моими воспоминаниями все было гораздо интереснее. Я помнила химическую формулу дифенилбутилпиперидина, но воспоминания, связанные с моей личностью, были кем-то вытравлены с особым тщанием. Единственным моим воспоминанием были боль в коленях, холод, ветер и шум моря. Очешуеть, как много!
Четыре года Азкабана и побег из заключения, во время которого ею едва не полакомился дементор, не прошли для Твари даром. Оказавшись на свободе, Пожирательница находилась в крайне помраченном состоянии рассудка. И старуха, вытащившая ее из-за решетки, какая-то ее родственница, то ли тетка, то ли еще кто, обратилась к какому-то колдуну, чтобы тот вылечил беглянку. И тот предпринял попытку это совершить: в один недобрый для всех день и час старая ведьма в компании с полубезумной Лестрейндж порт-ключом перенеслась к алтарю, где их ожидал полуседой горбун. В его руках была чаша из человеческого черепа, наполненная, скажем так, жидкостью, в которой метался слабосветящийся сгусток. Последнее, что мне удалось реконструировать из клубка кошмаров, видений, более ранних воспоминаний и галлюцинаций была сцена, как Беллатрикс выпивает жидкость из чаши. Все, а дальше была темнота и холод.
Я выправила себе отпуск под Рождество до самого Нового Года, выпила вина с Петунией Дурсль, достала часть фунтов из одной из заначек и рванула в Ирландию. Мелкому в подарок от тетушки ушла открытка и зубочистка. Обычная такая маленькая деревянная палочка без капли магии, от своих двойняшек в любом кафе отличающаяся лишь материалом. Некоторые зельевары из Лютного утверждали, что если палочкой из этого вида дерева поболтать — определенным образом — в Оборотном зелье после добавления частиц объекта трансформации, то таким образом можно избавиться от некоторых побочных эффектов при приеме этого зелья. Чудненько, правда? И чего только люди не придумают... Что добавила от себя тетка Воробья, я не знала и знать не хотела, вряд ли это было что-то стоящее. Мне от моего пронырливого умницы достался вплавленный в янтарную пластинку четырехлистный клевер на шнурке из волос единорога. И когда только успел?
Изумрудный остров приветливо встретил меня ветром и солнышком. Если бы не магия и трансгрессия, черта лысого бы я попала в тот же Ларн утром двадцать пятого декабря: Рождество — семейный праздник, в такие дни люди обычно сидят по домам. Впрочем, отсутствие людей на улицах и закрытые учреждения мне никак не мешали, а порой даже наоборот. Подумаешь, для этого пришлось рискнуть. Меня же не расщепило, я оказалась ровно там, куда намеревалась прибыть. А ведь я не испытывала ничего похожего на спокойствие.
Словами не передать (вернее, передать, но исключительно нецензурными), как меня трусило и колбасило, когда я оказалась на родной земле. Мне кровь из носу хотелось узнать обстоятельства своего попадания в тело беглой Пожирательницы Смерти, я мечтала услышать свое — не чужое, не придуманное, damnú orm, свое — имя, я желала, в конце концов, выяснить, как я на самом деле выглядела и насколько моя внешность схожа с той, что показало Воробышку год назад зеркало Желаний. (п/а: ирл. Чтоб меня! Проклятие!) Но в то же время я до одури боялась, что как только окажусь достаточно близко от места проведения bualadh craicinn ритуала, Тварь очнется и попытается вернуть себе тело, а я ей ни чем не смогу помешать. (п/а: ирл. Долбанного) Что повторится то, что случилось в ночь гибели Патриции О'Киф.
Паранойя паранойей, но властвовать страхам над собой я не позволяла, и потому от идеи посетить Ирландию я не стала отказываться. На всякий пожарный я предупредила мелкого, где я буду и что могло со мной случиться. Воробей встревожился, естественно, но лучше перебдеть, чем недобдеть. К чести его надо отметить, что он не наделал глупостей, не побежал к взрослым умным дяденькам за помощью. Он просто каждый день ждал ночи, когда я с ним свяжусь через зеркало, не расставаясь с артефактом ни на минуту.
Однако ничего такого ни в Ларне, ни в Брошейне, ни в Армое не произошло. Тварь сидела тихо-тихо. Чудненько! Я закрыла глаза, вызвала в памяти картинку усеянного черными базальтовыми камнями пустынного пляжа, сосредоточилась на ней и крутанулась на каблуках. Когда я открыла глаза, я вновь была почти на том самом месте, откуда ушла босяком, ничего о себе не помня, не осознавая себя, восемь лет назад. Почти — потому что трансгрессировала я не на сам пляж, а на вершину холма рядом с ним: Тварь тогда так настойчиво пыталась убрать меня — вернее, свою тушку — оттуда потому, что во время прилива пляж скрывался под водой. Вот и сейчас внизу пенились волны.