====== Глава 7. Фантазии юности ======
Полок пробовал было ещё пойти ва-банк и заявить Джанке, что если она не будет выполнять его требования, он просто выгонит её из дворца, пусть идёт, куда хочет и ищет тех, кому она будет ещё нужна. Она не растерялась и ответила:
— Тогда я сломаю рог на своей голове. У меня обнажится мозг и через несколько часов я умру. К чему мне жизнь, если я точно уже никому не нужна? Полоку пришлось уговаривать её, чтобы она этого не делала, твердить, что он пошутил и внутренне кипеть от гнева. Она нужна ему, если не в качестве совершенного оружия завоевателя, то хотя бы в качестве щита. За короткое время своего правления Полок успел обзавестись целой армией шпионов, сутками шнырявших по городам и его собственным хоромам. Теперь настала пора приставить соглядатая и к отбившемуся от рук демону. Фева, её нянька, на эту роль не годилась. Это была честная и исполнительная женщина, но слишком простодушная для того, чтобы вести двойную игру — быть преданной Джанке и одновременно доносить Полоку о каждом её шаге. И поэтому вскоре у Джанки кроме Февы появилась ещё и компаньонка, некая особа, совсем ещё юная девушка ровесница Джанки, но уже прожжённая донельзя. Имя её было, какое особенно нравилось Джанке — Анна. Хотя на красивую куклу Анну эта девушка была совсем непохожа. Это было серое незаметное существо, но при этом юркое и бойкое. Она внесла нечто новое в жизнь Джанки, много рассказывая ей житейских, реальных историй. Это входило в планы Полока. Он стремился отвлечь демоницу от книг, угасить её интерес к ним, стремясь доказать, что настоящая жизнь слишком отличается от той, что описана в книгах. Полок считал, что именно книги, слишком развив в Джанке способность мыслить самостоятельно, сделали её непокорной. Это надо было попытаться исправить. Он не решался напрямую запретить Джанке читать. Она научилась шантажировать его: если он требовал от неё что-то, чтобы было ей выполнить неприемлемо, она тут же хваталась за рог на своей голове, намекая, что может сломать его в несколько секунд. Ему не хотелось рисковать, чтобы выяснить, насколько серьёзны намерения Джанки и уступал. С руганью, упрёками, даже оскорблениями в адрес демоницы, но уступал. Теперь ежедневно Анна потчевала Джанку самыми грязными и скверными бытовыми историями, в которых люди были представлены мелкими, бездушными, подлыми, склонными к предательству. Полок надеялся, что познание этой грани человечества даст трещину в филантропии Джанки. Джанка внимательно слушала Анну и однажды выразила желание почаще выходить из хором на дальние улицы города, чтобы лучше узнать жизнь. — Но разве это возможно? — вздыхала она. — Я ведь перепугаю весь город, если выйду за пределы двора. Анна передала её пожелание Полоку. Тот задумался: — А ведь это было бы ей на пользу. Мерзость грязных улиц, гадкие людишки с их вопиющим несовершенством — и юродство нашей демоницы будет выдавливаться из неё, как масло из подсолнечных семечек. Думаю, тут ей поможет одежда молчащего. Одежда молчащего представляла собой чёрную накидку с капюшоном и чёрной длинной сеткой спереди, наподобие паранджи. Горожане, ходящие в таких одеждах в Акире никого не удивляли: набожные люди, стремившиеся что-то вымолить у своих богов, давали обет молчания на срок от одного месяца до нескольких лет и облачались в чёрные закрытые одеяния. С человеком, одетым в одежды молчания, было запрещено разговаривать, чтобы не прослыть провокатором, мешающим умилостивлению богов. В такие одежды можно было спрятать Джанку, чтобы дать ей возможность свободно и спокойно расхаживать по Акиру. Чёрное покрывало и сетка на лицо понравились Джанке: вот истинная одежда для такой образины, как её! Она с удовольствием облачилась в это и отправилась скитаться по Акиру в компании Анны. На руки ей пришлось одеть перчатки, а на ноги — сапоги, обувь мешала ей, загнутые когти впивались в подошву, она ковыляла, как будто хромала. Анне приходилось поддерживать её под руку. Они забрели на центральный базар, где торговали, в основном, товаром быта или украшениями. Продукты питания продавались в небольших закрытых деревянных киосках и не выставлялись на витрину. Перед киосками выстраивалась длинная очередь из людей с мрачными недовольными лицами, роптавшими на цены. — Почему продукты продают в киосках, а не на открытых прилавках? — шепнула Джанка Анне. — Так надёжнее. Если продавать еду открыто, не заметишь, как подкрадётся воришка и стащит что-нибудь. А еда сейчас очень ценна. — Почему? Разве земля перестала родить? — Нет, но нам и не нужно слишком много её плодов. Правитель Полок всё рассчитал. Сытый народ всегда заносчив, требует себе всё больше и больше, начинает мыслить слишком смело и свободно. Земля обкладывается достаточно большими налогами, чтобы не многие считали выгодным работать на ней. Когда еды мало, каждый думает, как добыть её, а не о бунте. — Но это слишком жестоко, намеренно заставлять людей голодать. — Что ж делать, правительство должно обезопасить себя от бунтов. На рынке им повстречалось также немало нищих с протянутой рукой, просивших себе хоть что-нибудь поесть, но у Джанки не было денег и она смущённо отворачивалась от побирушек. Довелось ей услышать и о себе и весьма нелестное. Это произошло, когда они с Анной забрели в небольшую чайную на рынке, где присели за низенький столик на стеганые одеяла и разносчик чая поставил пред ними травяной чай и вазочки с мёдом и вареньем. Народ, который Полок усиленно морил голодом, чтобы сделать покорным и податливым, явно не был сломлен этим, потому что в чайной почти за каждым столиком бойко критиковали правительство. Более того: рассказывали сказки про демона, который служит правителю Акира, одну страшнее другой и выражая пожелания, чтобы нашёлся кто-то, кто демона бы уничтожил. Джанка повесила голову. Она догадалась, что речь шла о ней и её считали виновницей всех бед Акира. Это ей желали гибели, её проклинали, приписывая ей бессмысленную злобность и беспощадность. Кроме того, ей довелось повидать людей, пострадавших от пожаров, вызванных некогда ею. Многие остались без крова, у кого-то погибли в пожаре родственники и друзья. И все, как один, проклинали её, демона, сотворившего это. Джанке стало тяжело невыносимо от чувства вины. “ — Что ж, они правы, что проклинают меня, — вздохнула она, — но если бы нашёлся способ вернуть им их потери!» Она вернулась в хоромы мрачнее тучи, погружённая в собственные размышления, ни с кем не желая разговаривать. А на следующий день отправилась в денежное хранилище Полока. Двери хранилища были раскрыты: там находились казначеи с ревизией. Стража не посмела задержать демона, решившего войти в хранилище. Ни слова не осмелились произнести и казначеи, когда Джанка раскрыла сундук, в котором находились самые ценные монеты. В Акире чеканили деньги, не обозначая их никакими цифрами, но по мере ценности изображали на них животных. Самая ценная монета изготавливалась из золота и на ней чеканили образ оленя — священного животного, посвящённого верховному богу акирцев Таку. Этих монет Джанка набрала в котомку столько, сколько могла унести и с ней и покинула хоромы, чтобы раздать эти монеты тем, кто пострадал при пожарах, вызванных ею. Полоку было немедленно донесено о её поступке и, разумеется, он пришёл в ярость. А затем появился страх. То, что совершила Джанка, было слишком серьёзно: она протянула руки к его материальному имуществу. Он подумал о том, что должен непременно снова вернуть демоницу в своё подчинение. Запугивать её физической болью, которую она больше не чувствует, бесполезно. И он решил сделать ставку на навязывании чувства вины, которое способно сломить любую чрезмерно высоконравственную личность. Пусть же это странный демон станет жертвой собственной порядочности и гуманности, которые должны быть противоестественными для него! Когда Джанка вернулась в свои покои с опустошённой котомкой, Полок уже находился там — нахмуренный, злой, как настоящий чистокровный демон, смотрящий исподлобья. Он начал пафосную речь с напоминания о том, как много сделал для Джанки и спас ей жизнь и перекинулся на изощрённые упрёки в том, что она отблагодарила его, обокрав. Но, как ни странно, Джанка не упала в слезах на колени, чтобы вымолить прощение, даже головы смущённо не опустила. Она смотрела ему прямо в глаза, как тот, чья совесть совершенно чиста. — Но ведь я поневоле всё это тебе дала, — промолвила она. — Так неужели я не могла взять из этого хотя бы малость, чтобы хоть в малейшей доле загладить свою вину перед теми, кого сделала несчастными по твоей милости? Полок ощутил, как от нервного напряжение потеют его ладони. Страх вновь навалился на него ледяной глыбой. Он не справлялся с демоном. — Сколько денег тебе нужно, Полок? — продолжала Джанка. — В твоём хранилище стоят большие сундуки, набитые ими. Зачем тебе столько? Куда ты хочешь их потратить? Неужели тебе кажется, что ты разоришься, если я буду брать из них сотую долю, чтобы накормить тех, кто умирает от голода? Полок оторопел. — Ты собираешься ещё брать деньги из моего хранилища? — Конечно. Мне понравилось помогать этим несчастным. Если бы ты видел их радость на лицах! Им никто не подавал и «зайца», а тут вдруг получили по «оленю»! «Зайцем» называлась самая мелкая монета в Акире. Она изготавливалась из обыкновенной стали и на ней чеканилось изображение зайца. — Наверно, они были просто счастливы, что могут быть сыты не один день, — с воодушевлением продолжала Джанка. — Ведь если разменять «оленя», то можно купить много еды. Жаль, нищих в Акире было больше, чем у меня монет на подаяние. Я старалась раздать их старикам, малолетним сиротам, калекам, а не тем, кто может работать и прокормить себя. Хотя, если рассудить, как им себя прокормить, если всё, что они и могут заработать, тут же отбирают твои сборщики налогов! Полок смотрел на неё тупо остекленевшими глазами. Он пребывал в моральном шоке от её заявления, что она собирается раздавать его деньги нищим. А Джанка, словно не замечая этого, разглагольствовала далее: — Земля — это кормилица, Полок. Чтобы все были сыты, надо, чтобы на земле трудилось семь десятых из всего населения. А три десятых могут быть ремесленниками и прочими. Ведь человеку, в основном, нужна еда, зачем большее? Крестьяне могут сами прясть и ткать. А к предметам быта, что изготавливают ремесленники, относиться бережно. Земля у нас хорошая, жирная, плодовитая, летом из неё всё так и прёт. Но даже если бы она была сухая и истощённая, руки трудолюбивых людей могли бы своим усердием оживить её. Тут главное, не требовать слишком многого от тружеников. А ты обложил их непосильным налогом. Разве это правильно? Неправильно. Так твоя страна никогда не достигнет процветания. Ни-ког-да! Полок ухмыльнулся: «Неужели она думает, что я стремлюсь именно к процветанию этих ничтожных недостойных людишек, будь они прокляты? Они и не должны процветать, чтобы не иметь сил на бунты и революции. Как же всё-таки она глупа и наивна!» — Стариков, детей и калек должны содержать их родственники, — с упоением продолжала Джанка, — но, к сожалению, бывают старики, дети и калеки, у которых никого нет. Совсем никого! В таком случае, тут помогли бы добрые традиции, которые существовали бы, пока жив Акир: благотворительность… Полок ухватился за голову и застонал. Ему хотелось ухватить Джанку за оба рога и сломать их, чтоб она немедленно сдохла. И этому мешала только память о том, как сильно он зависел от неё. И именно память об этом заставила его всё-таки выделять ей кое-какие деньги из казны, которые она ежедневно раздавала на рыночной площади. Сумма была незначительной и Полок сёл разумным пожертвовать ею, чем лишиться всего вместе с защитой неправильного демона. Одновременно он готовил для себя альтернативных защитников: он начал строительство военного городка близ Акира и наращивание внутренней армии, которая была бы фанатично предана ему и подавила бы любой бунт. В хоромах появились новые люди из военных, для которых было выделено целое крыло. В ту пору Джанке исполнилось восемнадцать лет и она впервые обратила внимание на мужчину. Это был офицер, которого звали Эвин. Не то, чтобы это была настоящая и великая любовь, это затруднительно было бы назвать даже банальной влюблённостью. Скорее, это происходили обычные химические реакции в организме, движение гормонов, дающие юной восемнадцатилетней душе ощущение сладости и жажду страсти. Джанка была слишком реалисткой, чтобы всерьёз возмечтать о взаимной любви. Она могла лишь дать волю ярким картинам в своём красивом внутреннем мире, в котором она принимала облик то одной красавицы, то другой, используя образы на картинках в книжках и вообразить себя в компании с Эвином. Эвин не был красавцем. Это был рослый плечистый мужчина, с длинными светло-рыжими волосами до плеч, окладистой бородкой, светлобровый. Обычный, каких большинство. Интерес вызывали разве что серые пылающие отвагой глаза, умевшие смотреть прямо даже на безобразный лик Джанки, в то время как остальные мужчины в её присутствии старались не глядеть на неё. Джанка понимала: противоположный пол страшится и брезгует коснуться её даже взглядом. Не отводил от неё взгляда только Полок, а теперь ещё Эвин. Эвин был назначен телохранителем Джанки после того, как её едва не ограбили, когда она шагала на рыночную площадь с котомкой, набитой монетами, чтобы раздать милостыню. В котомке этой лежали монеты чуть больше достоинством «зайца» — с отчеканенными на них головами голубя. Полок не мог допустить, чтобы Джанка разоряла его, раздавая уличным нищебродам золотых «оленей». После долгих споров и скандалов он договорился с ней, что она будет раздавать милостыню не каждый день, в только раз в десять дней и не «оленей», а «голубей». Иначе она вообще ничего не получит, чтобы хоть как-то помогать бедным! Джанка обычно двигалась к рыночной площади кратчайшим путём — через небольшую осиновую рощу, переходила деревянный мосток через неширокую речку, заросшую тиной и камышами, затем миновала другую маленькую рощу из смешанных деревьев и оказывалась у рыночной ограды, которую надо было обогнуть, чтобы войти в ворота. Когда она приближалась к мосту, её остановили двое мужчины и потребовали, чтобы она отдала им деньги. Очевидно, они выследили её ещё раньше, когда она в чёрных одеждах молчания время от времени приходила на рынок и высунутой из-под тёмной сетки рукой, облачённой в перчатку, раздавала монеты многим нищим. И теперь караулили её у моста. Джанка и не подумал послушаться их и отдать двоим здоровым мужчинам, способным работать то, что предназначалось детям, старикам и лишённым рук или ног или глаз. Она так и ответила грабителям, посоветовав им поискать себе работу. И тогда они набросились на неё. Один из нападавших, взъярившись не на шутку, решился на весьма кощунственный поступок: сорвать с давшего обет молчания его священные одежды, если тот всё равно заговорил. И тут же поплатился за свой грех, скончавшись на месте от разрыва сердца. Его товарищ оказался покрепче и, увидав демонский облик Джанки только нагадил в штаны и поплёлся прочь. Он желал мчаться во все лопатки, но ноги его от ужаса сделались, как ватные и едва несли его, он двигался зигзагами, жалобно скуля и подвывая. Джанка лишь пожала плечами, подобрала одежды молчания, вновь накинула их на себя и направилась к рынку, где преспокойно раздала милостыню, а позже, дома, в своих покоях со смехом рассказывала о происшедшем Анне. И, конечно же, Полок узнал об этом в тот же день. — Ах, я бестолочь! — хлопал он себя по лбу. — Отпускать её одну на рынок, без охраны, её, самое ценное, что у меня есть! Но кто же мог предвидеть, что на свете могут существовать такие кощунники, которые посмеют напасть на носителя одежд молчания?! Ведь это дело неслыханное и невиданное, кто мог бы такое предположить? Ведь я твёрдо был убеждён, что одежды молчания на ней надёжней целого отряда охранников! Поначалу он собирался окружить Джанку целым десятком телохранителей, но она наотрез отказалась, сказав, что в этом случае никто не подойдёт к ней за милостыней, все будут боятся её охранников. Они в очередной раз расскандалилась с Полоком и в конце концов, у Джанки появился только один охранник — Эвин. И то, с условием, что Эвин будет находиться неподалёку от неё, одетый в обычные одежды, какие носят многие простые люди в Акире. И теперь, направляясь к рынку, Джанка ощущала за спиной пристальный взгляд Эвина и ощущала сладкое сосание под ложечкой и было так просто мечтать о том, что бы было, если бы она была красавицей… Джанка сильно стыдилась своих фантазий, связанных с Эвином. Когда он сопровождал её на рынок или когда она желала побродить по городу, она стеснялась перекинуться с ним даже парой слов, даже повернуть в его сторону лицо, спрятанное под чёрной сеткой. Страх быть осмеянной, презираемой, показаться кому-то безумной из-за того, что будучи безобразнейшей из безобразных, она смеет испытывать влечение к нормальному мужчине, был колоссален. Иногда Эвин сам пытался с ней заговорить о чём-то незначительном, что-то спросить по мелочи и она от смущения только мычала что-то нечленораздельное, желая провалиться сквозь землю. В этот период она ненавидела своё уродство, как никогда. Так миновало чуть больше месяца и вскоре на рынке произошёл инцидент, который внёс обновления в отношения Джанки и Эвина. Джанка, как всегда, вышла на рыночную площадь и ожидала, как обычно, что к ней сейчас заковыляет толпа попрошаек, многих из которых она уже знала в лицо. Она помнила, у кого из них какое увечье, ей было известно, сколько лет детям-попрошайкам и иссохшим старикам, тянущим к ней закорузлые руки. Но в этот раз было всё иначе. Проходившие мимо неё люди поворачивали в её сторону голову, смотрели с опаской, кое-кто перешёптывался, указывая на неё, кто-то смотрел пристально и зловеще. У Джанки болезненно сжалось сердце от дурных предчувствий. И нищие, прежде спешившие к ней наперегонки, даже те, кто был на костылях, куда-то исчезли. И только один из них, старик с ожогом на лице и без глаза, ковылял к ней, опираясь на суковатую палку. Он приблизился к ней вплотную и Джанка уже начала раскрывать свою котомку с «голубями», чтобы дать старику его долю милостыни, как вдруг тот вцепился в длинную чёрную сетку, свисавшую с покрывала на её лицо, грудь и живот, и резко рванул вниз. Одежда молчания упала к ногам Джанки, а Эвин, как ветер, подбежал к ней и встал рядом. Проходившие мимо посетители рынка и увидевшие это, разом вскричали и шарахнулись в разные стороны. Торговцы побросали свои прилавки и хлынули подальше, остановившись поодаль, чтобы всё-таки понаблюдать происходящее, не в силах справиться со своим любопытством. — Аааа, значит, нам не соврали, что ты, проклятый демон, осквернил одежды молчания, спрятавшись под них! — завопил старик с ожогом на лице. — И я брал в руки твои гнусные деньги, будь они прокляты! Да разве мы бы стали брать деньги у демона, который сжёг наши дома, увечил нас, многие из нас погибли в огне! Да лучше сдохнуть от голода, чем покупать себе жратву на такие нечистые деньги! Толпа в отдалении загудела: «Демон! Демон! Это демон правителя Полока!» До Джанки так же донеслось и она поняла, что это говорят о ней: «Какое мерзкое существо! Как оно страшно! Гаже змеи, скорпиона, жабы! Ужаснее паука!» — Убить его! — закричал кто-то из толпы. — Не смейте! — Эвин поднял вверх мощную руку. — Вы будете иметь дело с самим правителем Акира! Из гущи толпы в воздух взметнулся камень и, просвистев, ударился в рог Джанки. В глазах у неё потемнело, в мозгах как будто всё перевернулось и она зашаталась, едва держась на ногах. В неё полетели камни — ещё и ещё. Эвин обхватил Джанку могучими руками, прижал к своей груди, стремясь закрыть собой и принимая удары камней на себя. А по рынку уже бежали городские блюстители порядка — стражники в серых рубашках и с кованными дубинками. Один их вид напугал толпу, которая начала стремительно рассеиваться. Эвин разжал свои медвежьи объятья, в которых Джанка едва не задохнулась, и вдруг повалился на землю. За несколько секунд вокруг его головы образовался ореол из кровавой лужи.