====== Глава 8. Жених чудовища ======
— Да что же вы делаете! — в отчаянии прокричала Джанка. — Вы убили его! Несправедливо убили! Вы не-спра-вед-ли-вы! — изо рта её вырвался столб огня и метнулся вперед где-то на полтора метра, что вызвало на рынке настоящую панику. Вокруг Джанки в считанные минуты освободилось безлюдное пространство, от неё бежали прочь с криками и воплями.
Джанка склонилась над Эвином, плача и подвывая. — Врача! — взмолилась она. — Пожалуйста, позовите врача! Помощь вскоре подоспела. Анна, всегда неотъемлемо следившая за Джанкой и Эвином издалека, успела сбегать в хоромы и привести врача и толпу правительственных стражников. Эвина уложили на носилки, а Джанка неотступно бежала рядом, продолжая рыдать и трястись всем телом. Она была убеждена, что Эвин погиб и она тому виной. Однако, позже выяснилось, что ничего страшного с Эвином не случилось. На теле — море синяков и ссадин, разбитое темя — всё это было неприятно, но не смертельно. Эвин был уложен в лечебные палаты для правительственных охранников дня на два, не больше. Но Джанка всё же мучилась от чувства вины и, наконец, решила, что обязана поблагодарить лично того, кто спас её, прикрыв собой от града камней. Стыдясь своей внешности, она набросила на себя белоснежную кружевную накидку, прикрывшую её голову с рогами, лицо, плечи, грудь и живот. Пусть Эвин вообразит себе, что под этим покрывалом находится обычная девушка, а не чудовище. Войдя в больничную палату, она, как всегда, сильно оробела и принялась мямлить сдавленным тихим голосом слова благодарности. Эвин приподнял голову от подушки и посмотрел на неё серыми огненными глазами. — Сядь, — произнёс он, указывая ей на низенькую лавочку возле кровати. Голос его звучал как-то непривычно властно и от этого у Джанки поползли по коже мурашки сладострастия. Полок тоже говорил с ней повелительно, но это было по-другому. От Эвина исходила иная воля — воля не господина, но Мужчины. И она покорно заковыляла к лавочке и плюхнулась на неё. — Ты зачем прикрыла лицо? — спросил он. — Я очень страшная, — пробормотала она. — На меня противно смотреть. — С чего ты решила? — Но у меня же есть зеркало. Да я и вижу, как другие отводят глаза. — Я когда-нибудь отводил от тебя глаза? Джанка почувствовала, как заливается краской смущения. Нет, он не отводил глаза и она это замечала, потому что наблюдала за ним. Она, чудовище, страшилище, уродливее жабы, паука и скорпиона. Она посмела присматриваться к мужчине, проявлять к нему интерес. И теперь ей за это очень стыдно. — Я не знаю, — горло её сдавили спазмы от волнения. — Сними это кружево, — приказал Эвин. Джанка втянула голову в плечи. Показать ему свои острые огромные зубы, жёсткую кожу, красные глаза, рога? Нет, ни за что! Она вскочила с лавочки и стремительно выбежала из палаты. Ей было очень стыдно и горько за свой внешний вид. Но позже вдруг впервые в жизни ею овладело безудержное веселье, превращающее разумную девушку в настоящую дурочку. Она поглупела и опьянела без вина и не хотела трезветь. Ей нравилось это состояние, оно впервые позволило ощутить ей вкус юности. Забежав в свои покои, она принялась кружиться на месте, подпрыгивать, взвизгивать. И никак не хотелось возвращаться к благоразумию. Думать о своём уродстве. Был только жажда стать любимой. Человеком, защитившим её и осмелившимся приказывать ей. В тот же день к ней заявился Полок. Он ругал её, пилил, упрекал за её давнишнюю затею раздавать милостыню голодранцам, твердил, что предвидел, чем всё это кончится. Она слушала его и не слышала. Она была юна и на сердце у неё было легко и хорошо. Впервые. А ещё через несколько дней выяснилось, что Эвин заслужил доверие Полока настолько, что был назначен им не только личным телохранителем Джанки, но ещё и охранником её покоев. Осознание того, что Эвин, полноценный мужчина, спасший её, не боявшийся смотреть прямо на её уродство, храбро разговаривавший с ней, часами находится теперь за дверями её покоев, заводила Джанку до того, что она только об этом думала и даже не могла сосредоточиться на своём любимом занятии — чтении книг. Она поглупела, поглупела настолько, что ей начало казаться, что стоит ей только прикрыть своё безобразие кружевным покрывалом и она уже обретает право на общение с мужчиной, вызвавшим в ней страстные чувства. Однажды, набросив на голову ажурную розовую ткань, она додумалась до маленькой хитрости: подняла крик, чтобы подать Эвину повод забежать внутрь её покоев, а затем пожаловалась, что её напугала огромная крыса, нырнувшая под её кровать. — А я-то подумал по твоему крику, что к тебе в окно забрались другие враждебные демоны и не меньше сотни! — хмыкнул Эвин. Джанка смущённо хихикнула. — А если бы было так, ты стал бы с ними сражаться, со всеми? — Нужно послать слугу к мастеру по изготовлению крысоловок, — ответил на это Эвин, поворачиваясь, чтобы удалиться. — Не уходи! — попросила она. — Я очень боюсь, что крыса выскочит снова. Эвин развернулся к ней лицом. Неспешно приблизился. Взял пальцами кончики её розовой накидки, приподнял её и, открыв лицо Джанки, повесил накидку на её плечи. Пальцы его коснулись её шеи и по коже демоницы вновь предательски побежали мурашки. — Не одевай больше это. — Но я же очень страшная. — Ты просто не похожа на других. — Меня за это ненавидят. — Только за это? — Наверно. Мало кто имеет желание хотя бы говорить со мной. Полок это делает потому, что думает, что я добуду ему весь мир. А служанкам платят. Эвин коснулся рукой её затылка. Джанка вспыхнула: на голове её почти не было волос, там росло только какое-то жалкое подобие цыплячьего пуха непонятного цвета — то ли серого, то ли русого. Много раз в своих грёзах она воображала на своей голове вместо рогов роскошную копну золотистых кудрявых волос и мужские пальцы, плавающие в них. Ей вновь стало стыдно за свою внешность и она опустила глаза. Эвин указал на круглый стол у окна и два стула: — Садись на этот стул, а я сяду напротив. Я буду говорить с тобой и для этого мне не надо добывать весь мир или платить дополнительно кроме того, что мне платят за мою работу. Джанка покорно опустилась на стул и спрятала под стол узловатые руки. Она часто так делала, не желая лишний раз смотреть на них. — Ты можешь говорить со мной о чём угодно, — сказал Эвин. — Можешь о чём угодно попросить. Если это в моих силах, я постараюсь тебе помочь. — Но мне ничего не нужно, — улыбнулась Джанка и тут же прикрыла рот рукой, вспомнив, что улыбка её не делает красивее, только ещё больше обнажая огромные бугристые дёсны. — А в чём я могу нуждаться? Если бы я была обычной девушкой, пусть даже не красавицей, просто обыкновенной, я бы стремилась сделать себя красивее, принарядиться, убрать волосы. Если бы я была от природы красавицей, мне бы хотелось быть на виду, восхищать своей красотой, выбрать себе мужчину, который бы мне понравился. Но меня уже ничто не украсит. Так что мне может быть нужно, кроме вот этого серого мешковатого платья, что сейчас на мне? Оно же прикрывает наготу. А ещё я люблю книги. Как я люблю книги! Что может быть лучше того, чтобы их читать? Эвин слушал её очень внимательно и Джанку удивляло, как ему может быть интересно то, что она говорит. — А пища и напитки? — поинтересовался он. — Ведь многие находят удовольствие, поглощая немереное количество еды и напитков. — Уже несколько лет подряд я ем и пью только огонь. Я, конечно, могу поглощать и человеческую пищу и напитки, только нет охоты. — Ты не чувствуешь вкуса? — Вкус я ощущаю, но каждый раз, когда я пью или ем человеческое, я начинаю задумываться: «А какой смысл?» Зачем баловать и любить себя, если меня никто не любит и даже родная мать желала мне смерти. Эвин чуть наклонил голову, серые глаза сделались ещё пронзительнее: — Тебя не любила собственная мать? Ты хочешь рассказать мне об этом? Джанка вдруг ощутила неожиданную потребность рассказать о себе, о своей нелёгкой короткой жизни этому мужчине, готовому слушать её. Ей захотелось его жалости, сострадания. Ведь на большее она рассчитывать бы не посмела никогда. И она в подробностях поведала Эвину то, о чём слышала от покойного Джамна: как её мать, едва родив её, выбросила её на лютый мороз, всю в крови и с необрезанной пуповиной, в гору снега, а сама отправилась рубить дерево, чтобы развести костёр и сжечь её. Затем была история, как Полок приютил её и множество коротких рассказов о том, как жёстко и сурово он воспитывал её. Эвина изумила её не длинная и невесёлая биография. “ — Кто бы мог подумать, что у демона может быть такая тяжёлая судьба, — рассуждал он. — И почему она до сих пор не испепелила своего мучителя, как берёзовое полено? Что заставляет её вести себя не просто по-человечески, а поступать, как лучшие из людей? И не произойдут ли в ней однажды перемены, не начнёт ли вести себя так, как и положено демону?» Он внимательно рассматривал её лицо и удивлялся собственным открытиям. В лице Джанки не было ничего человеческого, обычные стандарты человеческой красоты твердили о его безобразии, но его выражение… “ — Скромность, кротость, доброта, всё, что называют красотой души, кажется, светится над уродством черт этого лица, — пришло в голову Эвину. — Надо же, при всём демонском безобразии это лицо кажется… Красивым. Или я сошёл с ума…» Глаза Джанки лучились, как будто в их глубине играло солнце. Надбровные дуги, расслабленные, лежали полукругом над глазами, придавая ему мягкое выражение. И из-за этого даже крупные крокодильи зубы выглядели не столько угрожающе, сколько забавно, безобидно, как колья забора, которые никого не пронзят, пока кто-то неуклюжий, перебираясь через них, сам не напорется. За пару часов Эвин узнал всю недолгую биографию Джанки. — Никогда не думал, что демон может так страдать, — задумчиво произнёс он. — Страдать может кто угодно, — пожала плечами Джанка. — Оказывается, Полок был невероятно жесток и с тобой, зверски избивая тебя. — Да боль тела это не самая худшая боль! — махнула Джанка рукой. — Душа может болеть куда сильнее. Моё уродство — вот что било по сердцу больнее палок и ремней! — Странно, я думал, у демонов другие вкусы и ты могла бы нравится самой себе такой, какая ты есть. — О нет, я отлично вижу себя, как безобразна! Может, если бы я жила среди демонов, похожих на меня, я видела бы себя такой, как все. Но люди меня научили, насколько я отличаюсь от них. — Однако, не скажешь, чтобы ты была полна к ним ненависти за это. — Их можно понять. Мне настолько ненавистно моё отражение в зеркале, что, порою, хочется кинуть камнем в саму себя. Могу ли я винить других за это желание? Они ещё поговорили немного и разошлись. С этого дня Эвин начал часто гостить в покоях Джанки. Она говорила о себе, он внимательно слушал и она была ему безмерно благодарна за это. Она видела сострадание в его глазах и это было для неё равносильно тому, чтобы быть кем-то горячо и страстно любимой. Однажды, прощаясь с Джанкой, Эвин сделал неожиданный поступок: взяв обеими ладонями виски демоницы, он приблизил к ней своё лицо и поцеловал её прямо в верхнюю губу. Джанка остолбенела, не веря, что это ей не снится. За всю жизнь её никто ни разу не поцеловал, он лишь видела, как целуют других и этим выражают либо любовь, либо какие-то другие положительные чувства. И даже не смела мечтать о том, что в реальной жизни дождётся этого от кого-нибудь. Она была готова упасть на колени перед Эвином, начать лобызать ему руки и ноги в знак благодарности, ей стоило огромной силы воли сдержаться, чтобы не сделать это. Она просто ошалело смотрела на него и взгляд её вопрошал: «Неужели?» Но на этом всё не ограничилось. Эвин обнял её за плечи и прижал к своей широкой мускулистой груди, которая Джанке, всегда чувствовавшей себя, как рыба в воде в настоящем пламени, показалась горячей, словно печка. Она не решилась обнять его в ответ, но его, кажется, это не смутило. Он начал стягивать с её плеч мешковатое серенькое платьице и оно сползло вниз, упав к её ногам. Джанка застыдилась своего тела, не менее уродливого, чем лицо — бугристой жёсткой шершавой кожи цвета воска, худобы, торчащих крупных костей, а главное, плоской мальчишечьей груди. Она закрыла было руками соски, но Эвин взял её за запястья и развёл её руки в стороны. И принялся целовать вздёрнутые плечи, выпирающие ключицы, несуществующие груди… Джанка вмиг опьянела так, как будто выпила вина немереное количество. Она не верила в происходящее и в то же время её захлестнула могучая и сладкая волна эйфории. Она оказалась поднятой на руки Эвином, только хвост с шипами на концах волочился по ковру, когда он нёс её к её кровати…