Мандзю рассмеялся. Громкое, щелкающее эхо взорвалось в небе и разлетелось колючими осколками по округе.
– Боги не слышат меня! Они забыли обо мне. Я столько молился Ей, но она не слышит меня и безмолвствует. Если я убью себя, Аматерасу даже не заметит, – с горечью произнес Мандзю.
Он снова повернулся к Хитати и взял того за плечи:
– Знаете, какие мысли меня посещают? Что ничего не было! Нет и не было никакой Сягэ. Не давал я никому никаких обещаний, и никто ко мне в этот сад не придет. Все это мне приснилось в далеком детстве, и я поверил в глупый сон. И вас, и покойных родителей заставил поверить в это. И вот все те, кого я любил, уже давно ушли из жизни, а я по-прежнему продолжаю верить в свою детскую глупую фантазию. И еще мне кажется, что я и сейчас сплю и вот-вот проснусь. И весь этот кошмар закончится, и все встанет на свои места.
– Позвольте, мой принц, – вырвавшись из слишком крепких объятий, наставник отошел на пару шагов и потер плечи. – А как же кицунэ и ее проклятие? Она вам тоже приснилась? Я вот ваш сон не видел, а наказан той лисицей вместе с вами. Да и Мизуки эта не отрицала существования Сягэ. Вы просто устали, мой принц. Устали ждать. Может, вам стоит еще раз сходить в храм Аматерасу и снова помолиться ей. Оттуда вы приходите умиротворенным и с новыми надеждами… Возможно, на сей раз она услышит ваши молитвы…
– Вы правы, – Мандзю ткнул указательным пальцем в грудь. – Я схожу в храм. Но только чтобы прогуляться, пока горожане спят. Мне уже до смерти надоели эти стены. Я мечтаю о смерти. Такая долгая жизнь не нужна мне. Я будто не живу, а плыву под водой, выжидая момента, когда смогу вынырнуть. Это проклятье разрушило мою жизнь, и теперь она замерла в вечном ожидании. Когда я приходил в этот мир, в это тело, надеялся, что проживу долгую, счастливую жизнь рядом с возлюбленной. Но не настолько долгую… И где, разрази меня молния, бродит сама Сягэ? Эта жизнь оказалась слишком долгой, и пора уже что-то с этим делать!
Пнув снег, Мандзю спрятал руки в рукава и решительно направился к выходу.
– Мой принц, куда вы? – испуганно протянул к нему руки Хитати.
– Совершать молитвы, – грубо бросил Мандзю.
Я последовала за ним. Там, возле стен храма, в уединении, я наверняка смогу отважиться показаться на глаза Мандзю. Встану перед ним и, не говоря ни слова, исправлю то, что когда-то натворила. Вдруг появилась уверенность в том, что у меня будет достаточно времени, чтобы набраться храбрости и показаться Мандзю. Сердце бешено забилось в предвкушении. Мне снова стало страшно, приходилось бороться с собой.
Мокрый, рыхлый снег тихо ложился на подмерзшую землю. Он был уже повсюду: облеплял крыши домов, надел на ветви деревьев тяжелые белые шапки. Те молча покорялись судьбе и обреченно клонились к земле. Воздух наполнился морозной влагой. Стало трудно дышать. Каждый вдох наполнял легкие водянистой дымкой. Выдыхать эту смесь из холода и невидимых капель воды было трудно.
Наниву накрыли белесые от снеговых туч сумерки. Мандзю зашел в спальню, накинул утепленный сокутай[64], вернулся на террасу и сунул ноги в гэта. Я вспомнила, где находится храм: тут недалеко – принц не успеет замерзнуть. Я бесшумно пошла с ним рядом. Прижав к лицу фарфоровую маску, знаменитое чудовище Нанивы, жившее в императорском дворце, направилось прочь из дворца.
В ту ночь было тихо вокруг, не слышно было звуков – совсем как в Ёми. Не лаяли собаки, пряча свои влажные носы в пушистый хвост. Жители старались поплотнее закрыть свои сёдзи, чтобы липкая, влажная стужа не проникла в дом и не растерзала обитателей грудной хворью. Снег все сильней лип к гэта и уже через пару шагов насквозь намочил хлопковые носки Мандзю. Мои же безнадежно впитали в себя снежную кашицу еще по дороге в замок. Кожу на ногах покалывало.
Не встретив никого на своем пути, Мандзю вошел в гулкие стены храма. Первым делом он достал из-за пазухи деревянную эма[65] и уселся на колени перед столом, на котором лежали заботливо приготовленные монахами кисти и тушь. На обратной стороне эма была гравировка. Охваченная любопытством, я подошла поближе и вытянула шею, пытаясь разглядеть из-за плеча Мандзю рисунок. На эма была изображена влюбленная пара: юноша и девушка, похожие на тенинов, которые когда-то охраняли любимый цветок Аматерасу в Долине Высоких Небес. Они стояли лицом друг к другу, протянув навстречу руки. За ними, озаряя все кругом первыми лучами, поднималось солнце. Пара не смотрела на красивый рассвет. Они не могли оторвать глаз друг от друга. Мандзю какое-то время разглядывал свой рисунок и нежно водил дрожащими пальцами по лицу Сягэ. Наконец, перевернув табличку, взял в руки кисть и обмакнул в тушь. Спустя несколько долгих минут он вывел на деревянной дощечке слова:
64
Сокутай (束帯) – традиционный японский наряд, его носили только придворные, аристократы и император.
65
Эма – таблички, на которых японцы тушью пишут свои желания, оставляют в храмах и подвешивают на специальные доски. Позже эма подвергают ритуальному сожжению, тем самым направляя желания прихожан наверх, туда, где обитают ками. С другой стороны, где надписей нет, таблички украшают рисунками в тематике, близкой тому храму, в котором они вывешиваются.