– Из птичьих яиц? – В моих глазах промелькнул ужас. – А ты не боишься?
Мандзю хитро улыбнулся и, приложив палец к губам, понизил голос:
– Аматерасу совсем не нужно об этом знать. Смертные, конечно, считают, что цыплята – это посланники Аматерасу. Но это относится к птенцам курицы, а не дикой птицы. Так что никакой закон мы не нарушаем. Хотя смертные остерегаются есть любые яйца. Но пусть на всякий случай это останется между нами. – Он подмигнул мне и протянул аккуратный сверток. – Перекуси печеньем, пока не приготовится похлебка.
Я развернула бережно завернутые Сягэ листья и увидела внутри целую горку коричневого печенья. Умелые руки моей новой подруги вылепили лакомство в форме звезд. Я поняла ее послание. Так она благодарила меня за вчерашнее уединение и мои блуждающие огоньки, которые кружили над ними и создавали ощущение, будто само небо рассыпало звезды им на головы. Недолго думая, я взяла одно и надкусила. Каштан совсем не чувствовался. Не знаю, что еще добавила в печенье Сягэ, но мне показалось, будто его окунули в цветочный нектар. И пахло оно так же. Я зажмурилась от удовольствия.
– Подожди! – прервал мою трапезу Мандзю. – Сягэ передала тебе вино из бузины и шелковицы. Еще в начале лета она собрала ягоды и закупорила их в бутылки.
Откупорив крышку, он протянул мне глиняный сосуд. Вино пахло ушедшим летом и ягодной сладостью. Я сделала глоток. Во рту разлилась нежная сладость черной шелковицы, которая одновременно ласкала и пощипывала язык. Вино пролилось в горло и плавно стекло в желудок. Мягкое тепло обволокло мое нутро. Я затолкала целое печенье в рот и принялась жевать. Мандзю все это время неотрывно смотрел на меня и улыбался.
– Вкусно? – поинтересовался он и жестом пригласил меня сесть рядом с ним у огня.
– Очень, – призналась я, усаживаясь на колени возле Мандзю. Сейчас я была горда собой. Я села так красиво, как учила меня мать. «Будущие высшие богини должны уметь двигаться подобающе своему статусу», – пронеслось в голове.
– Потерпи еще немного, скоро похлебка будет готова. – Мандзю взял деревянную ложку и принялся мешать в глиняном горшке.
Я набросилась на печенье, поскольку действительно ничего не ела с тех пор, как охранять алую паучью лилию пришел Мандзю. Мне было не до еды. Я бросила взгляд на хиганбану. Цветок безмятежно кивал алой головкой в такт дуновениям ветра, источая сильный, приятный аромат вокруг. Оторвавшись от хиганбаны, я перевела взгляд на Мандзю. Он сосредоточенно помешивал в горшке похлебку. Ветер развевал его волосы, и легкие пряди падали на лицо. Мандзю сдувал их, но одна, особо непослушная, прилипла к его белой щеке. Я не удержалась и робко потянулась к нему. Аккуратно, стараясь не касаться бледной кожи, убрала прядь от его лица.
– Спасибо. – Мандзю с ласковой улыбкой взглянул на меня и отвернулся к костру.
– Хочешь? – я протянула ему сосуд с вином.
Тенин наклонил голову, заглянул вглубь глиняной бутыли и принюхался.
– Похоже, у Сягэ получилось отличное вино. – Он взял у меня из рук сосуд, поднес к губам и сделал большой глоток. Кадык на длинной шее дернулся и вновь замер посередине.
Сягэ. В который раз за это утро он произносит ее имя. Сердце заныло от тоски. Где-то внутри проснулась отступившая вчера ревность. Как уместить в одном маленьком лисьем сердце сразу два чувства: любовь и ревность? Как перестать видеть в новой подруге соперницу? Я обещала ей помочь с возлюбленным, но я не знала, что, едва увидев его, влюблюсь по уши с первого взгляда. Мне не хотелось терять подругу. Сягэ слишком милая и добрая. Но я, как и она, до смерти хотела заполучить Мандзю. Я не желала выбирать между дружбой и любовью. Никогда прежде не приходилось испытывать такого волнительного и сладкого чувства. Как бороться с любовью, если, сидя рядом с этим тенином, я испытывала прилив счастья? Это чувство переполняло меня: я ощущала себя огромным пузатым горшком, в который льют и льют воду без остановки. И вот я уже наполнена до краев, а вода продолжает литься и сбегает по стенкам, щедро проливаясь на землю. Она спешно проникает в мягкую почву и напитывает собою корни растений. Те с благодарностью принимают живительную влагу и в ответ выбрасывают свои соки вверх по стеблю, заставляя заснувшие головки бутонов мгновенно раскрываться и тянуться к солнцу. Мне хотелось вскочить и бежать по поляне, раскинув руки навстречу солнцу, и петь. Петь обо всем, что лежало у меня на сердце. Пусть неумело, неловко, зато честно – так мне хотелось в сладкой мелодии рассказать о первых ростках любви. Но я вынуждена была скрывать свое чувство, прятать его как можно дальше от глаз Мандзю, чтобы не предавать дружбу с Сягэ. Но не значило ли это, что, отказываясь от чувств, я предаю себя? От этих мыслей в горле встал ком, эмоции полыхали в груди и рвали меня изнутри.