Инари подняла меня на руки и, улыбаясь, посмотрела мне в лицо.
– Зачем ждать, когда вырасту? Забирай меня сейчас! – Я осмелела и обвила шею богини своими маленькими ручонками. Она рассмеялась еще громче.
– Что же я буду делать с такой крошкой? Подрасти еще немного, и тогда я заберу тебя к себе. Ты будешь преданно мне служить?
– Да-а! – мой восторженный вопль разнесся по всему храму.
Подоспевшая мать попыталась забрать меня из рук Инари, но я, предчувствуя наказание, которое меня ждет дома, еще крепче вцепилась в шею богини и закричала во весь голос:
– Нет! Не хочу домой! Хочу к тебе! Хочу, чтобы ты была моей мамой!
Уже не помню, как мать с отцом, шипя на меня, оторвали меня от богини. Про то, что было со мной позже дома, вспоминать до сих пор страшно.
– Так, значит, ты еще малышкой поклялась преданно служить Инари, а сама сбежала в услужение к Аматерасу? – Смеясь, Мандзю разложил приготовленный на пару рис в миски. – Быстро же ты разлюбила свою богиню.
– Вовсе не разлюбила, – я взяла щепотку риса и завернула его в сушеный лист водоросли, – зря ты так обо мне. Если бы не отец, я бы так и осталась служить нашей покровительнице. Я по-прежнему люблю ее. И никогда от своей любви не отказываюсь. Если уж люблю, то до конца.
– Ладно, не обижайся. – Мандзю по-дружески положил мне руку на плечо и слегка сжал его пальцами. В ответ я потерлась щекой о его ладонь. Мне были приятны эти моменты: когда он забывал о своей несложившейся любви и всю заботу и внимание отдавал мне. Тогда я начинала верить, что смогу не только влюбить его в себя, но и убедить его нарушить запрет на любовь не ради Сягэ, а ради меня. В мечтах, которыми я грезила перед сном, все именно так и происходило. Оставалось только реализовать их в жизни.
– Мандзю… – тихий робкий голос за нашими спинами прервал нашу идиллию. Мы обернулись на зов одновременно.
Перед нами стояла Сягэ. Я не видела ее чуть больше недели, но ее было не узнать. Она высохла, как колодец, в котором давно не было воды. Под глазами прижились черные круги. Бледные губы потрескались и шелушились. Спина Сягэ сгорбилась, она была похожа на старушку.
– Что с тобой случилось? – встревоженный Мандзю поднялся на ноги и, забыв о нашей трапезе, бросился к Сягэ.
– Я не смогла… – тихо промолвила природный дух. – Я не смогла сделать, как ты велел. Не сумела забыть тебя. Я словно существовать перестала после твоих слов. Прости, я очень старалась, отвлекала себя другими мыслями. Но ты никак не выходишь ни из моей головы, ни из памяти, ни из сердца. Если хочешь, чтобы я забыла тебя, то лучше убей меня.
Дрожащими руками Сягэ протянула ему танто. Острое лезвие молнией сверкнуло в руках Мандзю. Она выхватил из ее рук нож и швырнул далеко в траву. Ни говоря ни слова, он притянул к себе Сягэ, обнял и крепко прижал к себе. Я задохнулась, увидев в его объятиях другую. Я смотрела на его лицо, по которому сбегала крупная слеза, и не могла поверить, что еще вчера мы сидели в обнимку с тенином и болтали всю ночь до рассвета. Считали падающие звезды и придумывали, что это боги ради развлечения швыряют в смертных осколки звезд. Спать так и не легли. Встретили нежно-розовый рассвет. Вдыхали хрустальный воздух и мечтали о сливах. Спорили, кто отправится собирать их в долину, когда настанет день. Неужели все это ничего не значило для него? Как могла Сягэ одним своим появлением перечеркнуть все, что только начало зарождаться между мной и Мандзю? Я не бегала в тот день по полям, но сердце жалил какой-то невыносимо острый шип. На мгновение оно перестало биться и из груди переместилось к горлу. Мне было слишком больно смотреть на них, непролитые слезы душили беспощадно. Но я не могла оторвать глаз от них.
– Моя душа, – шептал ей в ухо Мандзю. – Я хотел спасти тебя от смерти, но ты сама предпочла смерть. Я тоже ни на секунду не забывал о тебе.
Он терся щекой о бледные щеки Сягэ, и те тут же розовели. Мандзю потерся носом о ее нос, и в безжизненных глазах тенинки появился свет. Наконец, он коснулся губами уголков ее рта, и губы Сягэ заалели. Они больше не были похожи на иссохшую, потрескавшуюся землю.
– Ты все еще любишь меня? – неуверенно спросила Сягэ.
– Больше, чем свою собственную жизнь, – ответил Мандзю, накрыв ее губы своими.
Сягэ принимала поцелуй Мандзю, и из ее глаз ручейками сбегали слезы. Но они будто оживили ее: чем больше слез проливала Сягэ, тем прекрасней становилось ее лицо. Мандзю все не отрывал своих губ от ее. Эти мгновения длились для меня целую вечность. Раздираемая ревностью, я наблюдала за тем, как тенины закрывают глаза во время поцелуя, как наполняются нежностью их крепкие объятия. Как на их красивых лицах отражаются безмятежное счастье и облегчение. Я хотела крикнуть. Приказать, чтобы они прекратили, остановились, но голос изменил мне. Из горла вырвался лишь судорожный вздох.