– Ууууууууу! – вырвался из груди хриплый вой. Он поднялся к самому небу и слился с внезапно вернувшимся воем ветра. Звуки мира ворвались в голову, разбивая на сотни черепков последнюю надежду на то, что моя первая любовь через мгновение проснется.
– Ка-аай, ка-аай, – выла я над телом тенина, – это не по-настоящему. Это всего лишь продолжение моего кошмарного сна. Сейчас я проснусь, и будет все как прежде: Мандзю будет сидеть у огня и слабой улыбкой поприветствует меня, пригласит к завтраку. Да! Я сплю! Надо проснуться.
Зубами я впивалась в руки, вгрызалась в собственную плоть, но кошмарный сон не прекращался. Лишь ледяной, по-волчьи воющий ветер перебирал спутанные волосы Мандзю. Это был не сон. Голова моего любимого тенина камнем лежала на моих коленях. Я действительно больше никогда не увижу его. Нужно запомнить его лицо, острым танто вырезать в памяти милые сердцу черты. Не отрывая глаз, я подолгу всматривалась в прямой нос, черные густые ресницы, пухлые губы, которые я с жадностью целовала в своих снах. Я больше никогда не почувствую на своем плече его мягкую руку. Не увижу, как играет на его губах всегда дружелюбная улыбка. Глупый тенин заморил себя голодом. Не ел ничего, готовил еду для меня, а сам не ел. Мне нужно было больше заботиться о нем. Но Мандзю после смерти Сягэ не желал со мной разговаривать. Закрылся от меня и проживал свое горе внутри. Глупец! До чего себя довел.
Стараясь не упустить ни одной родинки, ни одной линии на лице, я впивалась взглядом в Мандзю. Еще вчера губы тенина были красными, словно он вымазал их соком сливы, теперь стали бледными. Каждую ночь перед сном я мечтала узнать вкус поцелуя, который однажды сорвется с губ Мандзю. А теперь его уста застыли в предсмертной улыбке, и мне не суждено узнать их вкус. Не желая мириться с судьбой, я приникла к губам тенина и целовала с жадностью тысячелетиями голодного зверя. Но он не отвечал мне. Я обжигала рот льдом холодных губ Мандзю, из которых прошедшей ночью вытекла последняя капля жизни.
– Аааа! – вырвался из груди мой безутешный крик. Запрокинув голову, я обратила взор к небесам. – О, Аматерасу! За что ты так жестоко наказала Мандзю? Ты могла просто отослать от хиганбаны Сягэ, и тогда оба тенина остались бы живы, а я была бы счастлива рядом с ним.
Разрывающий мою душу и долину ветер внезапно стих. На лоб упала крупная дождевая капля. Затем другая, третья. Через пару мгновений на нас с Мандзю хлынул бурный поток воды. Сусаноо спорил со мной, оправдывал свою сестру Аматерасу. Я моментально промокла до нитки. Выбившиеся пряди липли ко лбу. Убитая горем, я перестала чувствовать холод и влагу, льющуюся бурным потоком с небес. Мне лишь хотелось укрыть от бури тело Мандзю. Пришлось натаскать веток с деревьев, которые росли у самого края долины. За полдня мне удалось соорудить шалаш наподобие крестьянских минка[30] и оттащить в него тело Мандзю. Я развела внутри огонь, сорвала с тенина одежду и развесила на торчащих ветках сушиться. Перед моим взором открылись те участки тела, которые он держал от меня в секрете. Все это было доступно Сягэ, я лишь могла догадываться о наличии мускулов на его исхудавшем теле. Теперь можно было без стеснения рассматривать вожделенное тело. Но зачем оно теперь, если дух покинул свой дом? Где теперь душа Мандзю? Куда уходят духи тенинов? Можно ли вернуть их обратно в тело? Терзаемая вопросами, я вычистила наш донабе и поставила его перед шалашом собирать дождевую воду. Хорошо, что я сделала высокий настил внутри минка, – иначе пол залило бы дождем. Горшок быстро наполнился водой – Сусаноо щедро поливал долину. На мгновение мне показалось, что он оплакивает прекрасного тенина вместе со мной, но, скорее всего, он наказывал меня за двойное предательство. Сначала я предала Сягэ, решив, что тоже имею право на любовь, и отобрала у нее возлюбленного. А затем и самого Мандзю, рассказав об их связи Аматерасу, чтобы она разделила их. Но разве я знала тогда, что эти двое изведут себя до смерти. Со смертью Сягэ я смирилась довольно быстро. Ведь с ее уходом в мир теней для меня освободилась дорога к сердцу Мандзю. Думала, он проживет свою утрату и к следующей осени отойдет и обратит свой ласковый взор на меня. Вместо этого тенин предпочел присоединиться к Сягэ в Ёми. Глупый природный дух, даже не представляешь, как много любви и счастья я могла бы тебе подарить, выбери ты меня. От горя сердце рвалось на куски. Болело так невыносимо, что я готова была собственными руками вынуть саднящую плоть из груди и скормить голодным собакам. Может, тогда, в мире смертных, они перестали бы гоняться за мной. Держась за грудь, в которой выло от боли сердце, я смотрела за тем, как горшок заполняется дождевой водой. Я стояла лицом к выходу из минка, боялась посмотреть назад, туда, где неподвижно лежал Мандзю. Глубоко внутри я лелеяла надежду, что вот-вот случится чудо и он встанет со своего ложа, подойдет ко мне, привычно положит теплую руку на мое плечо и скажет: «Здорово, что ты соорудила для нас шалаш. Ты, наверное, голодна, Мизуки. Давай я приготовлю еду для нас». И тогда я прижмусь крепко-крепко к его жесткой, с просвечивающими костями груди, положу голову на плечо и отвечу: «Больше никогда не пугай меня так. Без тебя мой мир лишился красок и воздуха». Мне действительно было тяжело дышать. Нос, грудь и горло сдавило, меня душили слезы, но я держалась, как могла. Для слез не пришло еще время – мне нужно было вымыть тело своего возлюбленного.