– Цветок отбросил последний лепесток три дня назад, моя богиня. – Я вытерла длинным широким рукавом слезы с распухшего лица и встала, чтобы поклониться Аматерасу.
– И из-за этого ты устроила такой нестерпимый вой? – Ее брови поползли вверх.
– Нет, о Великая Аматерасу, – снова поклон, – моя скорбь не по угасшему цветку, который возродится снова следующей весной. Я горюю по ушедшему тенину, что охранял хиганбану.
В шалаше было так тесно, что мне пришлось отодвинуться, чтобы она могла увидеть Мандзю.
– Так вот в чем дело, – гневно сверкнула глазами Аматерасу, – и этот ушел вслед за Сягэ. По какой причине отправился в страну желтых рек природный дух?
– Видимо, от тоски. Он почти не ел последнее время. Его тело таяло день ото дня, как заснеженная верхушка горы, когда твои лучи касаются ее. А потом, когда упал последний лепесток ликориса, дух Мандзю покинул тело. Я нашла его на рассвете мертвым, моя богиня, – снова склонилась перед Аматерасу так низко, как только могла. Слезы вновь полились из глаз. Я поспешила стереть их рукавом.
– Почему ты сразу не известила меня об этом? Ты должна была прийти ко мне и рассказать о смерти тенина, а не устраивать весь этот шум, из-за которого мы все не могли заснуть ни днем ни ночью. – Богиня выглядела разгневанной. Мне было страшно отвечать ей, но я не чувствовала за собой вины.
– Простите меня, моя госпожа, безутешное горе охватило меня, и я совсем забыла о своих обязанностях. Этот Мандзю всегда был очень добр и ласков со мной. Поэтому утрата была так горька для меня.
– Похоже, всех, кто хорошо относится к тебе, ты предпочитаешь отправить в царство мертвых, чтобы никому не оставить шанса быть добрым с тобой. Видимо, Мизуки слаще язык толстой палки. Если не прекратишь собственными руками уничтожать всех, кто тебя любит, – останешься совсем одна. И так и не встретишь того, в чьих глазах ты обретешь свой дом. Не стоит ждать любви у того, чье сердце занято не тобой.
Ее слова били похлеще отцовской палки. Хлестали острыми ветками, вонзались шипами в мое и без того израненное сердце. Не найдя слов для великой богини, я опустила голову и ждала ее решения. Она вошла в минка, жестом приказав мне отодвинуться в сторону. Приблизилась к телу Мандзю, рассматривая его остро выпиравшие ключицы. Она стояла в раздумьях всего пару мгновений. А мне казалось, что вечность. Мир снова умолк в ожидании слов Аматерасу.
– Я приняла решение, – богиня перевела взгляд с тела тенина на меня. Рассмотрев мои спутавшиеся за три дня волосы, она презрительно сморщилась и отвернулась. Шагнула вон из минка и продолжила: – Это цветок теперь пропитан ядом двух мертвых тенинов. О каком излечении кармы может теперь идти речь, когда он несет в себе смерть?! Отправлю его в Ёми. Там ему самое место. Прикажу высадить цветы алой паучьей лилии вдоль дорог, по которым ступают души на пути к очищению от прошлой жизни.
Аматерасу взмахнула рукавом, и перед ней возникли два женских природных духа.
– Выкопайте луковицу хиганбаны, размножьте ее и отнесите в Ёми. Рассадите цветок вдоль желтых рек, чтобы они приветствовали мертвых, завершивших свою земную жизнь.
Тенины с безмолвным поклоном отправились к тому, что еще три дня назад было красивым цветком и дышало жизнью. Я всматривалась в их лица, в надежде найти сходства с Сягэ, думая, что она уже успела переродиться и снова вернулась в Долину Небес. Напрасно – у них не было ничего общего с той, что считала меня подругой. Выкапывая цветок и разделяя луковицу на несколько частей, природные духи не произнесли ни слова. Они все так же молча сложили получившиеся луковицы алой паучьей лилии в тканый мешочек, поклонились своей богине и отправились в путь, который лежал через мир смертных.
Не знаю, чем были заняты те два природных духа, но благодаря их беспечности не все луковицы ликориса попали в Ёми. Когда тенины под невидимым покровом пролетали над миром смертных, пара луковиц упала на землю. Цветок прижился, пророс, и следующей осенью распустились прекрасные алые головки. Так их обнаружили смертные и назвали Небесным цветком, потому что видели, как луковицы упали с неба. Луковицы научились разделяться и давали деток, и цветок отныне встречался в мире людей повсеместно. Его выращивали, а особо бедные даже пытались есть. Из-за того что Сягэ умерла под землей, где рос цветок, а я после смерти Мандзю пролила море слез над ним, хиганбана пропиталась ядом. И те несчастные, которые ели его луковицы, травились и умирали. За это смертные невзлюбили ликорис и стали называть его «цветком мертвых». Прошло немало столетий, прежде чем люди приноровились вымачивать луковицы перед едой, лишая их ядовитых свойств. Лекари же, напротив, научились использовать цветок как лекарство.