– Об этом служанки тоже перешептывались, моя госпожа, – вернула ее на землю служанка.
– И что же сказали эти сплетницы? – раздраженно спросила императрица.
– Что все уже устали слушать ваши сказки про сон, который вам приснился после свадьбы с Корэмицу. Что это был всего лишь сон, который вы приняли за правду. Они сказали, что весь двор уже потешается над вами и все с нетерпением ждут, когда распустится хиганбана и все увидят, что вы опять не беременны. И что вы просто водите за нос своего супруга, потому что не в состоянии родить ребенка. Мне очень жаль, моя госпожа, что вам приходится терпеть все это. Я верю в ваш сон и думаю, что, как только мы увидим первые синие цветы, весь императорский дворец сразу же облетит чудесная новость о вашем интересном положении.
– Это ужасно, – дрожащим голосом произнесла Камэ. – Я верю, что мой будущий сын на самом деле приходил ко мне во сне. Все его условия со дня на день будут выполнены, и он придет ко мне. Я рожу мальчика, который будет самым лучшим ребенком на земле. Императрица еще не раз пожалеет о том, что сомневалась во мне.
– Моя госпожа, – окликнул Камэ подошедший садовник. Он низко поклонился ей, прося разрешения сказать.
– Говори, – пряча заплаканное лицо за веером, разрешила молодая императрица.
– Госпожа, сегодня я рассматривал бутоны хиганбаны и увидел, что они уже готовы. Я давно наблюдаю за повадками этого цветка и могу совершенно точно сказать, что уже завтра утром желанные синие цветы раскроют свои бутоны и вы сможете насладиться ими.
– Это точно? – В глазах Камэ загорелся живой огонек.
– Это так же точно, как и то, что завтра утром взойдет солнце, Камэ-сан, – еще ниже поклонился садовник.
– Надо поскорее рассказать об этой хорошей новости Корэмицу, – довольная императрица хлопнула веером служанку по плечу.
– Уверена, император будет рад этому известию и завтра на рассвете вы сможете вместе прийти сюда, чтобы увидеть, как впервые распустится синяя хиганбана.
Императрица с прыткостью молодого оленя подобрала полы узкого кимоно и, забыв о своем статусе, почти вприпрыжку побежала во дворец:
– Старая сова еще пожалеет о том, что не доверяла мне.
Обрадованная известием садовника, Камэ убежала вместе со служанкой к своему Корэмицу, а я, нарвав еще немного персиков, вернулась в беседку, чтобы дождаться цветения хиганбаны здесь. Разочарование и недоумение закрались в мою душу. Неужели Мандзю так и не появится на свет в этом семействе? Вдруг он что-то перепутал и попал в другую семью? Где мне тогда искать его?
Тихая ночь спустилась на землю, заставляя разноголосые звуки города умолкнуть до наступления следующего дня. Дворец погасил огни и с тихим шепотом отошел ко сну. Здесь, под куполом беседки я наблюдала, как, взяв под руку супругу, пришел посмотреть на поляну ликорисов Корэмицу. Выставленные вдоль всей поляны фонари освещали мирно спящие, готовые вот-вот показать миру свои личики цветы. Впереди императорской четы семенили служанки с зажженными бумажными фонарями, подвешенными на длинных палках. Корэмицу отпустил Камэ и наклонился над одним из дремлющих цветов.
– Садовник не солгал тебе, душа моя. Я тоже вижу набухшие бутоны. Хиганбана вот-вот распустится. – Он выпрямился и поцеловал супругу в лоб. Та тут же прижалась к нему всем телом.
– Наконец-то наша мечта осуществится. Все, о чем просил меня Мандзю, – при звуке его имени я вздрогнула и вытянула шею, боясь пропустить что-то важное, – выполнено. Его дух сказал, как только синий ликорис раскроет свои лепестки, он придет ко мне. Даже не верится, что этот день скоро наступит и наш сынок появится на свет. Жаль только, что твоя матушка не верит мне.
– Не беспокойся, моя императрица, я верю тебе. Я верю, что твой сон был пророческим.
– Как я благодарна тебе. Ты один веришь в меня. – Камэ встала на носочки, чтобы дотянуться до мужа. Тот склонил голову навстречу ей и вытянул губы в ожидании поцелуя.
– Я люблю тебя с самой первой нашей встречи и всегда буду верить в тебя.
Налюбовавшись бутонами хиганбаны, молодая чета удалилась в супружеские покои, оставив меня наедине с черным небом, усыпанным миллиардами звезд. Они молча взирали на меня сверху. А мне было страшно оставаться одной наедине с самой собой. Я боялась своих мыслей и воспоминаний. Всю свою относительно короткую жизнь я искала того, кто станет моей родной душой и вечным спутником. Но как бы старательно я ни искала, вечно оставалась одна. Внутри меня всегда была черная дыра, зияющая своей пустотой, которую никто не мог заполнить. Поначалу я пыталась наполнить ее любовью матери. Нинтайэ – значит бухта терпения. Мать терпела нескончаемые выходки моего отца, позже к ним присоединилась я, но она никогда не проявляла чувств ни ко мне, ни к своему супругу. Я ждала материнской любви, а вместо нее получала холодность и отстраненность. Нинтайэ обитала в каком-то собственном потаенном мире, а меня, свою дочь, в него не впускала. Будучи совсем крохой, я, окруженная многочисленными родственниками, испытывала одиночество, разъедавшее меня изнутри. С годами жажда найти хоть кого-то родного проела огромную дыру внутри меня. Каждый раз, когда я оставалась наедине со своими мыслями, дыра продолжала жрать меня. И не было сил и средств ее хоть чем-нибудь или кем-то заткнуть.