— Один так Один, — сказал я. — Я же не спорю.
— А это наш травяной, — сказал Гримнир, указывая на зеленое создание.
— Великий борец за права травушки-муравушки. У него это нечто вроде навязчивой фобии.
— Я преданно служу идее, — возразил травяной, и я удивился тому, что он не обиделся. Привык, должно быть, к насмешкам. — Бессердечный ты все-таки тип, Один.
— Я бог, сколько можно говорить, — буркнул Гримнир. — Где ты видел, чтобы боги были сердечными, скажи?
— Доннар не в пример добрее, — вставила Имлах.
Гримнир скривил рот.
— Вот только о рыжем не надо, — сказал он с тихой яростью в голосе. — Вам что, грозы тут не хватает? По мне так, без него тоже неплохо.
Вдали громыхнул гром.
— Накликали, — тяжко произнес Гримнир и покосился на избушку. — Крыша-то течет…
— Ты бы починил ее, что ли, — сказал травяной.
Гримнир посмотрел на него сверху вниз.
— Расскажи лучше нашему другу о своем семинаре.
Я так понял, что «другом» он называл меня. Травяной перевел на меня свои коричневые глаза, и я увидел в них тихое, несгибаемое упорство.
— Дело в том, — начал травяной спокойно, словно продолжая старый разговор, — что по траве все время ходят ногами. Вы все думаете, что это так, ерунда. На самом деле это грозит нам катастрофой. Я создал семинар, который условно называется «Трава — локоны земли». Мы ведем большую работу по предотвращению хождения по траве ногами.
Я только глазами хлопал. В первый раз встречаю такого интересного гнома.
— Вы знаете, — вежливо произнес я, — я понимаю еще, как можно не ходить ногами, скажем, по какбатулу. Один кустик на много миль в Певучих Песках. Его и обойти нетрудно. А как вы здесь…
— О, есть множество способов, — оживился травяной. — Множество направлений борьбы. Так, к Ночи Цветения Папоротника мы распространили призыв ко всем жителям леса — беречь это замечательное растение. Кстати, мне жаль, что так мало народу собралось на наш диспут. Мы провели его под девизом «Папоротник — сын тысячелетий».
Поскольку я не мог сейчас припомнить, что такого особенного в папоротнике и вообще смутно представлял себе, как он выглядит, то сказал из вежливости только:
— Очень интересно.
Травяной кивнул.
— Было безумно интересно, уверяю вас. Мы дискутировали на тему: считать ли папоротник травой или же, признавая его заслуги в минувшие эпохи, сохранить за ним статус дерева.
— Ну и как? — спросил я. Никогда не задумывался над подобными вещами.
— Все не так просто, — заявил травяной, приметно разволновавшись. — Конечно, мне было бы лестно взять под свое покровительство такое замечательное растение. Но когда речь идет о спасении травы, нельзя выдвигать на первый план свои личные амбиции. Я считаю, что такова должна быть позиция ученого.
Я снова подумал о пророке Фари. Вот бы их познакомить с травяным.
— Но какое значение имеет, чем считать этот ваш…
— Папоротник? — подсказал травяной и с некоторым вызовом ответил: — Вы напрасно улыбаетесь! Совершенно напрасно. Потому что растение, получившее статус дерева, автоматически выводится из-под угрозы быть вытоптанным! Вы видели хотя бы одно дерево, по которому ходят ногами?
— Нет, — честно сказал я.
— Вот! — торжествующе воскликнул травяной. — И никто не видел. Поэтому декларация нашего диспута — это выдающийся шаг на пути предотвращения хождения по траве ногами. — Он помолчал немного и добавил:
— У нас на очереди — предотвращение вытаптывания водорослей…
— Ну, поехал, — тоскливо перебил его Гримнир. — Он теперь до ночи завелся.
Травяной посмотрел на Гримнира снизу вверх своими печальными и бесстрашными глазами подвижника.
— На последнем семинаре ты вел себя ужасно, — сказал он. — Если так будет продолжаться, Один, то в следующий раз мы выставим тебя с треском.
Гримнир насмешливо присвистнул.
И кто-то свистнул ему в ответ. Я вспомнил, что именно этот звук и разбудил меня.
— Кто это там свистит? — спросил я, и вдруг меня осенила догадка. — Уж не Густа ли?
— Она самая! — ответил Гримнир, с любопытством ползая по мне взглядом. — А ты уже и с Густой знаком?
— Я видел ее на болоте, — сказал я. — Зачем вы ее поймали?
— Это подарок герою, — сказал травяной своим унылым голосом. — От благодарных Южных Окраин, избавленных им от Чудовища.
Густа засвистала марш шахбинских ветеранов. У нее это здорово получалось. Она даже фальшивила на тех же нотах, что и Исангард. Гримнир заржал от восторга и принялся тыкать в Густу своим корявым пальцем. Послышался плеск, и рыба замолчала.
— Уйди от невинной твари, Один, — сказал травяной. — Ты сам по себе уже стихийное бедствие.
Гримнир поднялся на ноги и шагнул прочь.
— Тебя же не гонят, — крикнула ему в спину Имлах. — Останься. Только рыбу не трогай.
Гримнир обиженно сказал от порога:
— А мне неинтересно, если не трогать.
И ушел в дом.
— А что, — спросил я травяного, — Исангард действительно зарубил эту гадину?
Травяной кивнул и для ясности добавил:
— И весь об этом подвиге разнеслась далеко по лесу. Желтое тело змея разлагается под деревом, и края ран, нанесенных мечом, почернели от яда… Лесной народ хотел приветствовать героя букетом цветов, но, к счастью, я успел остановить это варварство.
— Но если чудовище, которое душило Южные Окраины, убито, — сказал я,
— то где же, в таком случае, процветание края?
— Ты странный, Кода, — заговорила Имлах, — по-твоему, раз Меч Виланда свободен, значит, здесь уже и пальмы должны расти и эти… ананасы…
Я посмотрел на нее и внезапно понял, что девчонка-то права. Чтобы, скажем, сама Имлах стала чистенькой, как ее сестры в крахмальных юбках, потребуется, наверное, не один год. Да и вообще, вряд ли она станет когда-нибудь такой — наша Имлах, Мох Кукушкин Лен. Славная она, подумал я, неожиданно для себя. Никогда не думал, что можно привязаться к такой замарашке. Имлах покраснела до слез, и я сообразил, что совершенно не слежу за своими мыслями.
— Земля не скоро оправится. И людей здесь осталось мало. Те, что ушли, вряд ли вернутся, — добавила Имлах. — Ведь и вы с Исангардом уйдете, как только он встанет на ноги…
Я не ответил. Знал, что уйдем. Мне трудно представить себе, что Исангард может обзавестись хозяйством, домом. Курями там, коровой, кроликами… Я встретился с Имлах глазами, и она грустно улыбнулась.
— Вот видишь, — сказала она.
Густа лихо плеснула хвостом в жестяном ведерке. Травяной осторожно прикрыл ее плетеной крышкой, чтобы она не выскочила на траву.
— Как вы думаете, Кода, — спросил он, — герою понравится дар Южных Окраин?
— Понравится, — сказал я. — Только вот она не сдохнет, Густа Свистящая Рыба? Имлах говорила, что Густы в неволе дохнут.
Травяной покачал головой, размахивая свисающими на плечи зелеными прядями.
— Имлах славная девушка, — сказал он, — только немного глупенькая. Ни одно существо не сдохнет, если за ним как следует ухаживать и любить его.
Я представил себе, как мы с Исангардом топаем по какому-нибудь бурелому, держа в руках ведро с Густой. Потом мысленно перенесся в пустыню и понял, что Густе не жить.
— Знаешь что, — сказал я, пытаясь перейти с травяным на «ты», — пожалуй, лучше всего будет выпустить ее обратно в болото.
Травяной посмотрел на меня еще более уныло, чем прежде.
— А вы уверены, Кода, что ваш Исангард не потребует от нас какого-нибудь иного дара взамен этого?
— Уверен, — сказал я.
— Тогда прощайте. — Травяной наклонился к ведерку и с усилием поднял его за дужку. — Хотя… Еще пару слов?
— Разумеется.
— Вы гном?
Я давно ждал этого вопроса.
— Конечно. Я пустынный гном. Вообще-то я вредитель. Отрава жизни.
— Идемте с нами, Кода, — с чувством произнес травяной. — Вливайтесь в нашу борьбу. Столько работы еще предстоит! И вы найдете себе дело по душе, вот увидите. Что без толку бродить по свету? Рано или поздно нужно искать себе место в жизни.
Я растерянно покосился на избушку.
— Но я же не один…
Травяной посмотрел на меня словно бы свысока, хотя мы были одного роста. Я почему-то начал оправдываться:
— Как же я его брошу… Он же человек, он пропадет без меня…
Травяной сочувственно кивнул.
— Люди — жуткая обуза, — сказал он. — И толку от них нет, и бросить жалко. Да, тяжело вам, Кода. Держитесь. Крепитесь. — Он положил мне на плечо свою влажную холодную лапку. — Все равно вы — наш.
И, прихрамывая, ушел, унося с собой ведро, в котором весело насвистывала Густа.