— Да, но люди так не поступают. Мы играем... с трудом. Мы не всегда признаемся, когда мы... э-э-э... возбуждены, — бормочу я, совершенно смущенная этим разговором.
— Почему? — спрашивает Аку. — Зачем скрывать это, если отдаться возбуждению гораздо приятнее? Мужчины умоляли бы доставить тебе удовольствие, попробовать хоть каплю твоего желания.
Я потрясенно смотрю на него.
— Человеческие мужчины так не делают. Иногда они используют желание против тебя, — признаю я. — Иногда они берут силой, когда говоришь «нет», или если ты хочешь этого слишком сильно, они называют тебя ужасными именами, как будто женщины не должны наслаждаться тем же возбуждением, что и они.
— Я не понимаю, — хмыкает он. — Это хорошо. Это признак дружеского общения, иногда даже любви, но всегда доверия. Для женщины честь быть желанной.
— Не у моего народа. — Я горько смеюсь, пока Акуджи продолжает идти ко мне. Я опускаю глаза на его пах, замечая очевидную эрекцию, и она массивная. — Эм... — Я кашляю, щеки у меня горят еще сильнее, что готова поспорить, что красная как мак.
Он наклоняет голову, глядя вниз на свой явный признак желания.
— Мой народ не скрывает доказательств наших желаний. Мы показываем нашим самкам, насколько желанными мы их считаем.
— Я не одна из ваших самок, — шепчу я, прижимаясь спиной к стене. Аку продолжает идти ко мне, и мне приходится запрокинуть голову, когда он останавливается передо мной.
Аку протягивает руку, и я задерживаю дыхание, но все, что он делает, это проводит пальцем по моим волосам, поглаживая их.
— Твои волосы такого же цвета, как моя кожа, — прошептал он, и у меня перехватило дух, потому что он прав ― так и есть. — Но это не важно. Я хотел тебя с того момента, как встретил, но не хотел пугать тебя, маленький человечек.
— Да, ты пугаешь меня, — признаю я, и не потому что он монстр, а потому что начинаю чувствовать себя с ним комфортно, более свободно и безопасно, чем с себе подобными, и в то же время жажду его так, как никогда не жаждала другого. Желание всегда было на втором плане, не совсем приоритетным, но с Аку я словно задыхаюсь от отчаянной похоти, и это единственное, о чем я могу думать. Я жадно пробегаю глазами по его обнаженным мышцам, а затем возвращаюсь к его губам.
Интересно, каков он на вкус?
— Ария, не бойся меня. Я никогда не причиню тебе вреда. Я бы вырвал свое сердце, прежде чем сделать это.
— Люди так не говорят, — повторяю я, когда Аку заключает меня, словно в клетку, в объятия своих огромных рук и прижимает к стене. Его внимание полностью сосредоточено на мне, его желание все еще очевидно, он нюхает воздух, словно вдыхая мое.
Меня это не должно так сильно возбуждать, но возбуждает.
Мне нужно выбраться отсюда, пока я не наделала глупостей, например, не набросилась на Акуджи.
— Мы можем больше не говорить об этом, пожалуйста? — умоляю я, и, к счастью, он сжалился надо мной. Аку все еще прижимает меня к стене, где я пыхчу, чувствуя себя крошечной и такой чертовски возбужденной, что мне хочется залезть на него и отдаться своему любопытству.
— Да, Ария, — урчит он, но потом наклоняется и облизывает мое лицо, и оно не должно быть таким горячим, как сейчас. — Но, чтобы ты знала, твой запах останется со мной навсегда, заставляя меня быть жестче, чем когда-либо прежде, мечтая о возможности доставить тебе удовольствие, которого так отчаянно желает твое тело. Я готов убить каждого монстра здесь за эту честь. Я бы разрушил стену ради этого. Я доставлю тебе столько удовольствия, что ты никогда не захочешь вернуться к людям. Но я подожду. Я буду ждать и мечтать об этом. — Наклонившись, он проводит губами по моему лицу, кончики его клыков царапают мою губу. Я вдыхаю и прислоняюсь к нему. — И, если ты захочешь исполнить свое желание, Ария, я буду ждать. Не осуждай меня, я не человеческий мужчина. Я ― воин, который будет наслаждаться, и будет реветь до небес от радости, что может подарить тебе наслаждение. — Акуджи небрежно отступает назад и ложится, как будто он только что не снес мне крышу.
Я вжимаюсь в стену и смотрю на него. Его глаза закрыты, а тело расслаблено, даже с огромной эрекцией, что заставляет меня сглотнуть и отвести взгляд.
Как, черт возьми, я переживу его?
— Что ты хочешь узнать о моем народе? — наконец спрашивает он, и я опускаюсь еще ниже. Я слишком подавлена им, чтобы думать ясно.
— Все, что угодно, — прохрипела я, отчаянно пытаясь не обращать внимания на пульсацию между бедер и на то, как сильно я хочу броситься на него, чтобы выяснить, правда ли то, что он говорит.
~
— Не может быть! — Я со смехом падаю на Аку.
Он ловит меня и смеется сам.
— Это правда, я понятия не имел. Я просто бегал голый, как дикий зверь, пытаясь поймать свинью, пока старейшины не нашли нас и не сказали мне, что это шутка.
Я смеюсь сильнее, со слезами на глазах, а бока болят. Он рассказывает мне историю за историей о своем народе, о себе, и это только больше привязывает Аку ко мне. Это напоминает мне о тех проблесках человечности, которые я все еще вижу время от времени ― семья, любовь, общение, радость и смех. Они живут своей жизнью так полно, в то время как мы зарываем голову и живем в гневе.
Они наслаждаются каждым мгновением, зная, что оно может быть последним. Они ничего не боятся, даже смерти, только отсутствия жизни. Они наслаждаются простыми удовольствиями, такими как охота, еда и совместное времяпрепровождение, а также смехом, музыкой, драками и исследованиями. Они словно дорожат этим миром и существами в нем.
Монстры совершенно не похожи на то, что мне рассказывали.
У них даже есть семьи, хотя обычно это целое племя. Старейшины присматривают за детенышами, как они их называют, и воспитывают. Их учат сражаться, быть добрыми, защищать свой народ и окружающий мир. Они не просто говорят, они отдают.
Упав на бок, я свернулась калачиком, наблюдая за Аку, слушая, как он рассказывает о своем народе ― народе, который не является чудовищами.
Улыбка не сходит с моих губ, а его улыбка очень мила. Аку гладит мою ногу, как будто не замечает, что делает это. Когда он, наконец, замолкает, смотрит на меня и, кажется, смягчается.
— Почему ты вернулась? — спрашивает он нерешительно.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, сбитая с толку.
Он облизывает свои клыки, впервые за все время, что я вижу его нервным, когда он ищет мой взгляд.
— Назад через стену.
— Это моя работа...
— Нет, не сейчас. Тогда, — пробормотал он, сглатывая. — После того, как ты прошла через стену, когда была ребенком, почему ты вернулась?
Я сажусь прямо, сердце колотится, когда смотрю в его глаза.
Глаза цвета солнца.
Глаза, которые я помню.