Это расслабляет, несмотря на сроки, я улыбаюсь во время работы, получая такое удовольствие от лаборатории, какого не получала уже очень давно. Я не наслаждалась работой с тех пор, как мама и папа впервые взяли меня к себе и дали собственный стол для проведения экспериментов. С тех пор я постоянно мчалась — торопилась побыстрее закончить университет, стремилась сделать себе имя, хотела стать лучше, чем окружающие меня мужчины.
По правде говоря, я уже была такой, и если бы я родилась мужчиной, меня бы уже много раз повышали и дали собственную лабораторию. Меня это раздражает, так как меня сдерживали из-за пола, и долгое время я не могла этого понять. Почему принадлежность к женскому полу влияет на то, как я должна добиваться успеха? Почему это должно ставить невидимый барьер на пути к цели? Не должно. За равенство полов всегда так много боролись и говорили, но даже сейчас оно все еще существует. Женщинам по-прежнему приходится бороться в два раза больше, чтобы занять такое же, а то и меньшее положение, чем мужчина в той же области.
Наш мир сломан, создан и управляется мужчинами, чтобы сдерживать женщин. Им это всегда выгодно.
Но не здесь.
Здесь существует истинное равенство. Женщины могут быть воинами, которые ничуть не хуже, а то и лучше мужчин. Они могут быть матерями и работать. Они могут делать все, что хотят, без осуждения или наказания за то, что родились с вагиной, и, возможно, именно поэтому я начинаю влюбляться в этот забытый город. Несмотря на то, что все считают этих монстров дикими зверями, а в чем-то они таковыми и являются, они более развиты, чем люди.
Спустя несколько часов я сижу, с досадой потирая лицо.
— Я не могу понять смысл половины этих заметок. Так трудно работать в обратном направлении, отталкиваясь от конечных результатов.
— Тогда подумай над этим логически. — Катон поворачивается ко мне, терпеливо игнорируя мое стремительно ухудшающееся настроение. — Чего они хотят?
— Не знаю. Создать еще больше монстров? — Я вскидываю руки вверх и обдумываю эту мысль. — Если так, значит, им нужны оригинальные исследования. Хотят ли они создать еще больше или что-то скрыть? — Я наклоняюсь вперед, и что-то словно щелкает. Я смотрю на него с открытым ртом и вижу, что он ухмыляется. Я сужаю взгляд. — Что?
— Я просто знаю, что ты сможешь разобраться в этом, Талли. Если кто и сможет, так это ты с твоим умом. — Он качает головой. — Это невероятно. Ты была рождена, чтобы быть ученым и помогать людям.
Я краснею не привыкшая к похвалам, но Катон не позволяет мне этого сделать, задирая подбородок вверх.
— Никогда не смущайся своего успеха или интеллекта при мне. Признай это. Ты невероятна.
— А ты нет? Посмотри на себя. — Он застенчиво улыбается, а я оглядываюсь на исследования, заставляя его рассмеяться.
— Давай, говори об этом вслух. Я знаю, что тебе это нужно, потому что мне тоже нужно. — Катон был более чем счастлив, что я взяла на себя инициативу в этом деле, преклоняясь перед моими знаниями о людях и о том, как они будут работать. Он доверяет мне, чтобы я поняла и помогла его народу.
Я передергиваю плечами, решительно выпрямляясь. Я не хочу его подвести.
— Я делаю логические предположения. Похоже, что они пытаются повторить что-то, например, оригинальный эксперимент или связь. Я никогда не видела подобной генеалогии, — бормочу про себя. — Я могу понять кое-что, но мне нужны образцы для сравнения. Логично, что некоторые из них — люди, а некоторые — монстры, так что я возьму кровь и дам себе базовый уровень для работы, а потом мы сможем распределить все по категориям и попытаться проработать образцы. Ты можешь делать заметки, раз уж ты там был. Как тебе это?
Когда я поднимаю голову, Катон смотрит на меня, его глаза красные от голода, а затем он стремительно целует меня в губы, прежде чем отстраниться.
— Прости, не смог удержаться. — Он нахально ухмыляется. — Возьми мою кровь. Все, что у меня есть, все равно твое, Талли.
Что-то в этом звучит слишком серьезно, слишком похоже на обещание вечности, когда мы знаем, что у нас есть только сейчас, поэтому я игнорирую это, собираю все необходимое и беру у него кровь. Он внимательно наблюдает за мной все это время. Не вздрагивает и не жалуется, а когда я заканчиваю, мягко берет мою руку, наклоняется и целует мой скачущий пульс, отчего я замираю.
Катон берет у меня кровь так мягко, что это почти эротично, а когда заканчивает, наклоняется и лижет маленькую ранку. Мои глаза широко раскрываются, в то время как его собственные все еще красные, и он злорадно ухмыляется, сверкая клыками.