Людвиг не любил ходить пешком, предпочитая автодорожную нервотрепку и возможность покалечиться или вообще отправиться на тот свет из-за невнимательности какого-нибудь придурка. Но он мог и оставить машину, решившись на пешую прогулку в пределах своего района. И все-таки мое безошибочное чутье подсказывало мне, что сегодня он еще не выходил из дома. Неужели опять обкурился и теперь блаженствует в наркотическом дурмане?
Обойдя дом сзади, я резко остановился, увидев нечто такое, отчего у меня похолодело в груди. Дверь черного хода была распахнута настежь. Кто же мог это сделать и зачем?! Волна липкого страха окатила меня с головы до ног, руки опять противно затряслись. Судорожно глотнув, я с отчаянной решимостью двинулся внутрь темного коридора, чувствуя предательскую дрожь в коленях.
Я обошел весь первый этаж, заглядывая во все помещения, и вскоре убедился, что кругом пусто. В столовой и на кухне все было прибрано со вчерашнего вечера, значит, Людвиг еще не успел позавтракать. Я уже начал подниматься наверх, когда краем глаза заметил промелькнувшую в холле тень. От испуга я чуть было не грохнулся в обморок.
— Эй! — хотел во весь голос крикнуть я, но получился лишь хриплый возглас, наподобие петушиного кукареканья.
Быстро сбежав вниз, я в растерянности остановился, никого не обнаружив. Неужели почудилось? Принимая во внимание мои растрепанные нервы, такое вполне могло случиться. Выругавшись вполголоса, я облегченно вздохнул и вновь взялся за перила лестницы.
Ковровая дорожка приглушала звук шагов, в полной тишине я поднялся на второй этаж, где надеялся найти похрапывающего в своей спальне Людвига. То, что я увидел на площадке второго этажа, на всю жизнь врезалось в мою память КОШМАРНОЙ РЕАЛЬНОСТЬЮ, равно как и представшее моему взору кровавое зрелище в спальне. Из-под двери, ведущей в спальную комнату хозяина, просачивался ручеек темно-красной жидкости. Это была кровь, ибо спутать ее с чем-либо другим было просто невозможно, тем более в такие минуты напряженного ожидания страшной развязки.
Как во сне я прошествовал к двери, аккуратно переступил кровавый ручеек и, действуя словно автомат, отворил ее и вошел внутрь комнаты. В следующий момент я потерял сознание, мешком повалившись на залитый кровью пол.
Сколько я пролежал в беспамятстве — этого я сказать не могу, так как часов в тот момент на мне не оказалось. Очнувшись, я поднялся на ноги, бросив всего один, мимолетный взгляд в сторону кресла, затем резко отвернулся и, шатаясь, словно пьяный, выбрался из спальни в коридор, где меня тут же стошнило. После чего я оперся рукой о стену, заметив, что весь перепачкан в крови.
Казалось, что сердце сейчас выпрыгнет из грудной клетки, в висках стучало, а перед глазами все плыло. Сознание упорно возвращалось к увиденной в спальне картине мерзкого убийства. Голова Людвига покоилась на спинке кресла, словно он откинулся назад в надежде отдохнуть (да, мой друг теперь действительно ОТДЫХАЛ вечным отдыхом!). Лицо его не было тронуто, но вот что касается туловища и конечностей… Руки и ноги были аккуратно отрезаны и расчленены. Обрубки кистей и предплечий лежали на подлокотниках кресла, рядом с ними — плечи. Ступни стояли на полу, голени прислонены к нижней стенке кресла, а бедра покоились на сиденье. Там же находилось и тело, разрезанное и выпотрошенное с анатомической точностью, словно здесь действовал заправский мясник.
Меня опять вывернуло наизнанку. Еле передвигая ватными ногами, я спустился в холл и, набрав непослушными пальцами номер, вызвал милицию. Затем крепко зажмурился. Немедленно перед глазами возникли забрызганные кровью стены спальни.
«Такие красивые дорогостоящие обои, — внезапно вспомнилось мне, — Людвиг покупал их за доллары и еще…»
…и еще ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ!
Я застонал, словно раненый зверь. Послышался пронзительный, надсадный вой милицейских сирен. Быстро же они отреагировали. Хотя, может быть, это я потерял реальный счет времени.
Далее все происходило по заведенному в таких случаях регламенту. Кругом сновали разные люди — в форме и в штатском, с саквояжами и без. Затем прошествовали двое мужчин с носилками и Людвига — вернее то, что от него осталось — унесли. Все это время я механически отвечал на вопросы следователей. Внутренне же я был совершенно опустошен.