Около лазарета суетились местные женщины, тащили пухлые свертки, тазы, кувшины. При виде представительного господина в белом плаще они, как по команде, замерли, захлопнули рты и уставились перед собой.
Самая младшая, светловолосая, разрумянившаяся от холода девица, хихикнула и жеманно присела, опустив ресницы. Ее соседка, высокая и тощая, как щепка, толкнула подругу локтем.
Мэлвир рассеянно кивнул и отворил дверь, сразу ухнув в привычное и ненавистное болото госпиталя.
Вязкий жаркий воздух, стоны, заляпанные темным повязки, чад светильников…
Едкий аромат снадобий и арварановки не мог заглушить запаха болезни и мучений.
Соледаго, осторожно ступая меж разложенными прямо на полу тюфяками, прошел вперед, высматривая лекарку.
Она недовольно выговаривала двум замотанным вильдонитским монашкам.
— Вы почему грязь развели? — тихо, но зло шипела Ласточка, без всякой жалости глядя на бледных от усталости парней. — На прогулку приехали, или войску помогать? Думаете, раз мастер Родер весь день резал, да зашивал и теперь с ног свалился, можно лоботрясничать? Мне ваши страхи до звезд небесных, вы банки с лекарствами закрывать извольте! Что, войны не видели? В штаны наложили? Война — дело рыцарей, да солдат, они пусть и думают. А ваше дело — известно какое…
Мэлвир поймал себя на том, что одобрительно кивает в такт каждому слову.
— Отдыхать дома будете, когда вернетесь, — припечатала лекарка, потом примолкла на пару мгновений, заметив Соледаго.
Монашки похватали тазы с инструментами и корпией и поспешно отступили.
Лекарка глянула на золотого полководца снизу вверх, поджала губы и с ходу кинулась в атаку.
— Ваши простыни тут нужнее, благородный сэн. Что хотите со мной делайте, а раненые на соломе лежать не будут! Это ж надо, сколько народу утром порубили!
— Что, в лекарском обозе бинтов не нашлось?
— Да не режу я простыни ваши, благородный сэн. Пока. Кто знает, сколько мы здесь проторчим.
Она глянула сердито, как встрепанная куропатка, которую сгоняют с гнезда.
— Вы, здоровые, и так поспите, а мои раненые на чистом лежать будут. Сколько вашего брата от пустяковых ран в землю легло, только потому, что лишний раз белье им сменить поленились. Мастер Родер привык у себя лихорадки да переломы лечить, а я при гарнизоне всякого насмотрелась.
— Я по другому делу пришел, — торопливо сказал Мэлвир. — И вот что, если рук не хватает, скажи мастеру, пусть деревенских наймет.
Лекарка вздохнула.
— Без деревенских мы бы тут уже в кровавых тряпках потонули. Баб наняли стирать и полы мыть. А если вы к мастеру Родеру пришли, добрый сэн, так он сейчас спит, намаялся. Я пойду?
— Погоди, — Мэлвир старался подыскать слова. — Я хотел спросить…
Ласточка сцапала за рукав пробиравшегося мимо монашка и мигом развернула обратно, только что пинка не отвесила.
— Перевязку сделал, а пользованые бинты на пол швырнул. Убирать кто будет? Я? Или мастера разбудить? Извините, благородный сэн…
Она отодвинула Мэлвира в сторону и открыла короб с лекарствами. Резкий запах камфары шибанул в нос.
— Мне донесли, что преступник, именующий себя болотным лордом, зимой ездил в Старый Стерж.
Лекарка достала нужную банку, сунула в карман фартука, стукнула крышкой.
— Как раз в ваш госпиталь, — уточнил Соледаго. — Не знаешь, кого он навещал?
— Откуда бы мне знать, — она глянула недоумевающее. — Больше мне дела нет, как за другими доглядывать. Посторонитесь, благородный сэн, аккурат на дороге стоите.
— А ты, стало быть, из госпиталя одна поехала?
— Нет, не одна. Горбушка со мной, возница.
Ласточка прихватила со стола ворох разрезанного полотна.
— Что же, лекарей-мужчин не нашлось?
— Толку от мужчин маловато, а от кого есть толк, тому за восьмой десяток перевалило. — Она недовольно кивнула в сторону своих помощников. — Вон они, свинарник развели, хуже младенцев. Так у вас какое дело-то? Будить мастера Родера?
— Не надо.
— Ну, на нет и суда нет. Рука не беспокоит, благородный сэн?
Мэл покачал головой.
— Слава Богу. Я пойду, с вашего позволения.
Не дождавшись вестей от Кая, Ласточка написала Фалену. «Никто ко мне не приезжал, — отвечал тот. — Что у тебя стряслось?»
У меня пропал мальчишка.
Он действительно пропал, как она и доложилась Акриде, может, сглазила? За пропавшую вместе с ним лошадь Акрида велел до весны вычитывать треть из ласточкиного жалования, но это была меньшая из ее потерь. Насмешница Вилла оттачивала язычок, Лия, решив что ласточкин прикормыш махнул хвостом, от всей большой души жалела несчастную, а Тинь, за осень превратившаяся из потешной девчонки в красивую, знающую себе цену деваху, держалась с Ласточкой холодно. Она была уверена, что злая тетка выгнала Кая из ревности.
Никогда не любившая сплетен и слухов, Ласточка научилась к ним прислушиваться. Болтали разное, но колдунов, убивающих людей на дорогах, не упоминали. Кай пропал, как в воду канул.
Зато после Юля заговорили о разбойниках, особо зверствующих в верховьях Нержеля и на Лисице. Говорили, что с Лисицы в Добрую Ловлю на новогоднюю ярмарку никто не смог доехать, говорили, что Чистая Вереть, пограничная крепость на той самой Лисице, захвачена, то ли разбойниками, то ли найлами, а тамошний лорд Кавен то ли убит, то ли бежал к Маренгам. И что старостержскому лорду весной придется ехать на север разбираться. Ласточка прислушивалась к этим разговорам только потому, что о Кавене упоминал Кай.
В середине февраля солдаты по пьяному делу спалили баню и прачечную при гарнизоне. Больнице повезло, огонь до нее не добрался, но больных повытаскивали на мороз и распихали кого куда, что, конечно, на пользу им не пошло. Чтобы умилостивить возлютовавшего Акриду, комендант отправил на подсобные работы десяток плечистых остолопов, которых больничные лекари принялись гонять в хвост и гриву.
Поздним субботним вечером двое остолопов таскали ведра в ласточкину комнату и выливали горячую воду в огромную бадью, спасенную из погорелой прачечной. Ласточка не пожелала идти мыться в городскую баню и воспользовалась даровой рабочей силой.
Выпроводив последних посетительниц, она прибиралась в перевязочной, когда в дверь заглянул один из водоносов.
— Все готово. Можем идти?
— Полную натаскали?
— Кипятка две трети, как ты велела. И пара ведер с холодной, отдельно. Теперь мы пойдем, да?
— Идите, бог с вами.
Они, конечно, наплескали там и наследили, но это уже мелочи. Ласточка заперла ящики с лекарствами и поспешила к себе, пока горячая вода не простыла.
По коридору вела цепочка водяных клякс и мокрых следов. Отворив незапертую дверь, Ласточка шагнула в комнату — и остолбенела.
Посреди комнаты в клубах пара стояла бадья, оттуда высовывалась черноволосая голова. На полу, прямо в мыльных лужах, валялась смятая одежда.
— Привет, — сказал Кай. — Я тебя жду, жду…
Он улыбался, беспечно, как прежде, но прищуренные зеленые глаза не улыбались.
— Ты? — голос вильнул, словно поскользнулся на мокром.
— А ты кого ждала?
Кай изменился. Она стояла, потеряв дар речи, пытаясь отыскать в здоровенном парне прежнего забавного мальчишку.
На ее аккуратной кровати лежала кольчуга, сверху — перевязь с мечом. Роскошные вышитые сапоги брошены как попало — один около бадьи, другой в углу.
— Кай… живой!
— Живой. — Он задрал голову, с волос текло. — Что, не рада?
— Где ты был?
— Далеко.
— Что у тебя на голове? Боже, какой ты грязный!
Кай поморщился. Похоже, за несколько месяцев он отвык от нравоучений.
— Да вот как-то времени для купаний не случилось.
Он оперся руками о края бадьи и выскочил, выплеснув на скобленый пол мутные потоки.
Ласточка дернулась к двери, но ее поймали за руку и сгребли в охапку.