— Чиво с этими, Вентиска?
Он досадливо поморщился, потом отвернулся, уставившись в дрожащую кисею снега. Вокруг, скалясь, толпились разбойники.
— Эту, — небрежный кивок головы, — забираем в крепость. Остальных прикончите.
— Ты что! Ты что! — обрела голос Ласточка, чувствуя, как из глаз все-таки потекло. — Это ж сам лорд Радель! Не смей!
Сильная рука схватила ее за шиворот, приподняла, отрывая от раненого, за которого она цеплялась обеими руками. Потом пальцы разжались.
Кай усмехнулся, показав зубы, зло прищурился.
— Надо же. Высоко взлетела. Ласточка.
Быстрое, размазанное движение — так плавится воздух в жаркий день. Человек не может… не должен так двигаться.
— Забирайте всех троих.
Он развернулся и пошел прочь.
22
Возвращались быстро, по знакомой дороге. Первый порыв непогоды иссяк, побелели ветки, куртины сухой травы осыпало снежными хлопьями. В небе, теперь прозрачном, дымчато-голубом, как роспись на драгоценной тарелке драконидского фарфора, кружились редкие белые пушинки.
Три рыцарских коня перебирали копытами, шли быстрым шагом пехотинцы, закинув щиты за спины.
Котя, примостившаяся на крупе тальенова вороного, держалась обеими руками за высокую, как спинка кресла, луку и все оглядывалась — черные, тянущиеся вверх столбы дыма нарушали холодную красоту первого зимнего дня.
— Разговоров о колдовстве… только языками трепали, — разочаровано пожаловался Радо. — Я уж не чаял сразиться с толпой демонов, поглядеть, каковы они…
— Это ж беглые были, добрый сэн, — неожиданно пояснила Котя, оглядываясь в очередной раз. — Станет им разве Шиммель помогать? Они его предали, отреклись. Шиммель теперь с сыночком своим ездит, руку его держит.
— Это мы посмотрим, — Радо фыркнул.
— А чегой тут смотреть? — удивилась Котя. — Шиммель раньше человеком был, разве ж сына оставит? Ясное дело, поможет отродью своему.
— Человеком? — Радо навострил уши. Ехать было скучно, отчего не послушать пару сказок.
— Он еще полста лет назад в здешних местах лордом сидел, сэн рыцарь, — Котя зажмурилась. — Ох, и рассказывают про него… великий лиходей, ни своих, ни чужих не жалел. Бешеный.
— Наверняка свои и прикончили, — хмыкнул Радо, не поворачивая головы.
— Если бы. Такие же душегубы, ворон ворону глаз не выклюет. Это Канела, дева прекрасная, волшбу сотворила и лиходея остановила. Шиммель-то, известно, до красивых девок охоч был, прям удержу не знал. Вот и нашла коса на камень. А было это так… — Голос Коти сделался мечтательным и зазвенел, как колокольчик. — Жила-была в наших краях девушка по имени Канела, собою хороша как заря, косы пшеничные до пояса, глаза, как озера синие, щеки румяные… и говорили люди, что знает она травы и слова волшебные, и кровь может заговорить, и ветер вызвать, и болезнь злую наслать, если что не по нраву ей придется…
— Заливай больше, селянка, — подначил ее любопытный Элспена, подъезжая ближе и придерживая коня вровень с вороным.
— А не любо, не слушайте, добрый сэн, — не унималась Котя. — У нас эту историю каждая собака знает.
— И что ж, Канела эта?
— А то, что Шиммель окаянный прослышал про прекрасную деву-волшебницу и поклялся страшной клятвой, что заполучит не только ее саму, но и волшебством ее попользуется. Как-то на исходе осени наехал он со своими людьми в ее хижину, что в лесу стояла, целую ночь над ней куражился, а наутро приставил к горлу девушке свой острый меч и говорит: «Сделай меня бессмертным и в бою непобедимым, а не то жизни лишу!»
— Ха, губа не дура была у вашего Шиммеля!
— Вечно жить хотел, — зло сказала Котя.
Тальенов вороной переступил через выпирающий корень, нервно вскинул задом. Крестьянка сунулась носом в колючий рыцарский плащ и пискнула, цепляясь изо всех сил.
— Ты там держись, э!
— Держусь, благородный сэн. Несподручно без седла.
— А тебе в рыцарское седло надо сесть? — хохотнул Радо и нарочно кольнул вороного шпорой. Тот шарахнулся, снова скакнул вперед. Элспена, которому прижало правую ногу, выругался и добавил вредной скотине плетью поверх попоны.
— Эээ!
— Прекратите, — Мэлвир начал потихоньку закипать. — Что с вами сегодня?
— А я не знаю! — Тальен зло сверкнул глазами. — Так и жмет что-то под сердцем. То ли запеть хочется, то ли еще порубить кого. Ровно вымороженного вина напился. Приедем в лагерь, помашем мечами, а? Мэл?
— Намашешься еще, — Соледаго потер лоб, пригладил короткую золотую стерню, огляделся по сторонам. — Что за отвратный день…
— Ты рассказывай, девушка, — сказал он Коте. — Может в твоей сказке полезное поучение отыщется.
Котя тяжело отдыхивалась, до боли стиснув пальцы на высокой луке.
— Ну вот… ффух…Вобщем, делать нечего, согласилась Канела сделать его бессмертным и в бою непобедимым. Только сложное это дело, сказала. Не всякий выдержит. Тут разобрало Шиммеля. Я, говорит, не всякий! Все выдержу! Сказывай, что делать надо! Опоясалась тогда Канела пояском вышитым, что ей от матушки остался, заткнула за него топор батюшкин, а в рукав зеркальце серебряное спрятала, что жених подарил.
Котя рассказывала вдохновенно, не сбиваясь — должно быть, обрадовалась, что кому-то еще неизвестна с детства заученная сказка.
— И повела храбрая девушка супостата…
— Бывшая девушка, — дотошно поправил Тальен.
Котя сбилась, замялась, но потом продолжила:
— Так вот, повела Канела супостата по тропке между болот к вековому дубу…
— Еще и дуб, — не выдержал Соледаго, который ехал рядом и прислушивался против воли. — Радо, правда эта история смахивает на ваши драконидские сказки? Когда злодея кладут в котел, сковывают железными цепями и на всякий случай топят в море.
— Ага, на мой вкус вернее злодея сжечь, — поддержал Тальен. — Слишком много мороки с дубами и цепями. Тюк по башке и в костер, вот как надо.
— Ни в какой котел Канела Шиммеля не клала, — обиделась Котя. — Я про дуб вам толкую, а вы про котлы… Вы дальше слушать-то будете?
Рыцари нестройно прогудели согласие, и Котя продолжила:
— Привела Канела злодея к дубу вековому, поставила к стволу и привязала матушкиным поясом. А пока привязывала, слова волшебные говорила: «Как этот пояс вьется-оплетает, так кора дубовая вейся-заплетай». И Шиммелю сказала потом:
«Стой, сказала, смирно, не рвись, и людей своих не зови, как бы тебе холодно и голодно не пришлось, что бы тебе не привиделось и не прислышалось. Если выстоишь до первого снега — смерть от тебя отступится, а вместо нее сила небывалая явится. А по первому снегу освободит тебя первый, кто сюда придет». Так сказала, повернулась и ушла. А когда между болот проходила, вынула зеркальце, разрубила его топором напополам, да и бросила половинки в разные стороны. «Как половинки друг к другу стремятся, так и вы, воды болотные, друг к другу стремитесь!» И стало по ее слову — поднялось болото и слилось воедино, и отрезало к дубу дорогу.
— Вот хитрая девка! — восхитился Радо. — Наобещала золотые горы и оставила в лесу куковать, когда они с неба свалятся.
— Так что же тогда ваш Шиммель до сих пор по лесам шарахается? — скептически поинтересовался Элспена.
— А про то уже другая история, добрые сэны. — Котя с удовольствием огляделась — трое благородных рыцарей с интрересом смотрели ей в рот. — Ни единую живую душу не любил Шиммель-лихоимец, только кобылу свою сивую любил. А кобыла та была, надо сказать, презлющая, хуже мары полуночной. Никого к себе не подпускала, окромя хозяина. Так вот, как стало известно, что хозяин сгинул и следов его не сыскать, на кобылу молодой лорд сел. Она его об стену расшибла, а сама к хозяину кинулась, по болотам, не разбирая дороги. Так в трясине и потопла.
Рыцари сочувственно молчали.
— Только вот что… — Котя понизила голос. — Кобыла, говорят, и дохлая к нему пришла, и хозяина освободила, по слову Канелы. Вот с тех пор Шиммель по первому снегу выходит, если ему сивую лошадь послать. От снега до льда и от льда до снега — его пора.