Кай переменился в лице и кинулся вон со двора, оставив гостей. Лайго проводил его взглядом, потом неспешно поднялся, кивнул своим людям.
У края болот, там где настелили мостки для разных хозяйственных нужд, а дальше протянулась добротно проложенная гать из круглых серых бревен, идущая на Вереть, толпился деревенский люд. Серое, черное, коричневое, женщины кутались в шерстяные платки. Приблудилась пара детей, опасливо выглядывающих из-за мамкиных юбок.
Бородатые мужики, мрачные, насупленные, выступили вперед, один держал рыбацкую сеть, другой - вилы. Мелькали в толпе дубинки.
Народу становилось все больше,
Кай бесстрашно прорезал толпу, вылетел на мостки, стуча каблуками. За ним спешил разномастный отряд лесных удальцов.
Они ждали, стоя прямо на серой ряске. Маленькие, лупоглазые, с лохматыми, как утиные гнезда, головенками.
Словно ребенок нарисовал на заборе - углом торчащие локти и коленки, тощее тельце, кое-как прикрытое травяной плетенкой, рот до ушей.
Крестьяне сбились в кучу, ощетинились подручным оружием. Захныкал ребенок, которого нескладеха-мать толкнула, попятившись.
- Чудь, чудь рыбоглазая из болот полезла, - забормотали в толпе. - Быть беде.
- Ой, боженьки мои!
Кай подошел к краю настила, нагнулся, с любопытством пригляделся. Горстка пришлецов пошипела, засвиристела по-птичьи, сухие серые пальчики трогали доски.
Чудь повылезала на сушу, облепила парня со всех сторон. Десяток попятнанных брусничным соком рук вцепился в край плаща. Страшные малыши стояли, покачиваясь, изо всех сил растопыривая пальцы ног. Ступни у них были жутенькие, птичьи, с темными перепонками, намазанные холодной грязью.
Как у гусей.
Бабы снова завизжали, плотная толпа шатнулась вперед.
Кай зло крикнул, замахнулся плетью. Его люди оттеснили народ от края трясины, удерживали, невзирая на недовольный ропот.
- Вона! Наплодилось их за лето!
- Вот кто Одда-покойника выкопал и пообглодал, когда его близко к кислой земле положили...
- И корова моя, Милочка, сдохла о прошлой неделе! Раздулась вся! Они, они ее наговоренными стрелками истыкали!
- Давайте, давайте, нечего, - Кай взял одного чуда за плетеную шкирку, поднял на руки, как младенца, прижал к себе. Тот немедленно вцепился в расшитый ворот плаща, урча, начал раздергивать золотное шитье на нитки. - Валите отсюда. Займитесь своими делами, добрые люди.
"Добрых людей" он произнес с таким видом, что и камень бы перекосился.
- Мы то пойдем, а они наших детей покрадут-попортят, - встряла какая-то тетка из бойких. - Ты бы их отослал, ваше лордское сиятельство. Негоже это!
- И горшки переколотят! - добавила другая, у которой очевидно детей не было.
- Молоко скиснет!
- Зерно осклизнет все!
- Я сказал, проваливайте! - Кай начал злиться.
- Нидают сцццметаны, - тоненько проскрипел чуд, сидевший у него на руках. - Сцццлые! Хлебццца ни кросецки сссцимой!
- Вот видите, - Кай скривил рот, шагнул к толпе. Болотные мотнулись за ним, вися на краю плаща, как битая дичь. - Обижали малышей?
- Обисцали, црррррр! Обисцали! - подтвердил мелкий чуд, повторяя и щелкая, как скворец. - Малыцей! Цццц!
- Нашел малышей. Ты их еще расцелуй, погань такую! Тьфу, прости господи! - взволновалась толпа.
- Да он сам то!
- Такой же!
- Нетварь, демоненыш!
- Болотное отродье.
- Колдун!
Разбойники теснили взбудораженный народ прочь от мостков, в ход пошли плети и тяжелые ножны, надрывно орал младенец, ругались женщины, вот кто-то вскрикнул, получив мечом плашмя по хребту.
Кай жадно смотрел на сутолоку, прижимая к себе взьерошенного уродца из трясины, глаза его горели нехорошим болотным огоньком. Потом он наклонил голову, улыбнулся.
- Вы, сукины дети, - сказал он тихо и очень зло. - Забыли кто я? Захочу, всех вас маленьким скормлю. Прямо сейчас.
***
- Это чего?
- Багульник.
- А это?
- Тополь.
- А это?
- Расцветет - увидишь.
Ласточка варила луковый суп. Вкусно пахло поджаренными гренками, потрескивал огонь в изразцовой печи.
Кай валялся в кровати, натянув одеяло до носа, и от нечего делать разглядывал убранство маленькой ласточкиной комнаты.
Кроме кровати и печи тут еще помещался здоровый деревянный ларь со спинкой, сейчас аккуратно прикрытый лоскутным одеялом. Широкий подоконник превратили в стол с помощью дубовой доски. В нише полукруглого окна, глубокого, как замковая бойница, золотились связки лука. Вдоль покрытых белой штукатуркой стен тянулись темные полки с припасами, в ногах кровати стояла маленькая фигурка святой Вербы, покровительницы лекарей - в прошлогоднем веночке из сухих соцветий, с молитвенно сложенными у груди руками.