На приоконной столешнице красовалась глиняная бутыль, из которой торчали голые прутья с набухшими почками. Они неприятно напоминали Каю пук розог, но Ласточка сказала, что в тепле они выпустят листья - ведь уже конец апреля.
Кай украдкой просунул пальцы под плотную повязку и поскреб бок - ребра срастались, зудела кожа.
Ласточка щедро сыпанула в кастрюльку какую-то пряность, запахло сладко, по-весеннему.
- А это что?
- Мускатный орех. Хватит меня отвлекать.
Голос казался строгим, но Кай давно уже понял, что она не злая. Злая вышвырнула бы его обратно в канаву, а эта зачем-то забрала к себе, кормила с ложки. Сама вон спит на сундуке, постелив старую лисью шубу.
Суп клокотал, исходил душистым паром. Ласточка знала толк в травах. В горшках на полке чего только не было.
- А этооо? - заныл Кай, ерзая в кровати и пытаясь сесть.
- Много будешь знать, плохо будешь... - начала она, но потом сменила гнев на милость. - Базилик.
Оставила стряпню, подошла, присмотрелась, держа в руках деревянную ложку.
Свет из окна падал сзади, подцвечивая русые ласточкины косы золотом. Кай видел россыпь крошечных веснушек на чуть вздернутом носу, ровные дуги бровей над спокойными, как у кошки, глазами.
Суп благоухал. На лице и плечах лежали ласковые солнечные пятна.
Кай сглотнул, почувствовал, что краснеет.
Ласточка отложила ложку, мимоходом пощупала ему лоб, нахмурилась.
- Горячий опять. И чего ты возишься? Неудобно? Рука затекла?
- Сесть хочу.
Зачем она все-таки забрала его к себе? Может, приглянулся?
Его ловко придержали за плечи, помогли усесться, сунули под спину подушку.
Одеяло поползло вниз, Кай здоровой рукой обнял лекарку за талию, ощутив под пальцами живое тепло.
Базилик, лаванда, чабрец, розовое масло...
Кай неловко ткнулся куда-то меж холстиной платья на плече и туго заплетенной косой, прижал губами горячую жилку.
Ласточка замерла. Кай выдохнул, прижался теснее...
Бдзынььь! - в ухе зазвенело. Ласточка вывернулась из объятий, преспокойно отошла обратно к плите, сняла с огня кастрюлю.
Парень заполыхал ушами, зло закусил губу.
Отвесила ему подзатыльник, походя, как ребенку! Что она себе думает!
- Ты я гляжу, стремительно идешь на поправку, - хмыкнула лекарка, наполняя супом глубокую глиняную миску, посыпая сверху гренками и тертым сыром. - Отлично, завтра, думаю, сможешь начать помогать на кухне. Как думаешь?
Кай мрачно молчал, в ухе звенело.
- Сопение - знак согласия, - заключила она, ставя миску на табурет. - Держи ложку, горе луковое.
6.
Взрывы хохота Ласточка услышала еще из коридора. Отворила дверь - смех и болтовня стали слышны громче, к ним прибавилось характерное позвякивание кружек. Ласточка прошла мимо исходящих паром котлов, где постоянно грелась вода, к большому столу, у дальнего угла которого собралась компания. Правда, рассмотреть ее подробно пока не удалось - посудомойка Лия загораживала обзор обширной кормой, украшенной крахмальным бантом. Корма соблазнительно покачивалась туда-сюда, бант покачивался вместе с ней. Ишь ты, праздничный передник надела.
Саму Ласточку никто еще не заметил
- ... поплясать-то, небось, любишь, да? Вот я в твои годы плясала так, что подметки горели! Я б и сейчас...
- Да какие твои годы, теть Лия, - донесся знакомый басок. - Я б с тобой сплясал хоть сей момент!
Грудной смех и многообещающее бульканье.
- Ну, за крепость ножек и ручек, да еще кой-чего!
Ласточка шагнула к полке с тазами и мисками, с этой точки зрения открылась следующая картина: найденыш (он соизволил представиться и объявил, что его зовут Кай. Без фамилии, без прозвища, просто Кай) вальяжно расселся за столом, положив ногу на соседнюю табуретку и упираясь кулаком в бедро. Другая рука, поддерживающая буйну голову, локтем въехала в горку гречи, насыпанной на полотняной салфетке. Конечно, перебирать крупу Кай даже не думал. За спиной его, полыхая щеками, стояла дуреха Тинь, водила гребешком по черной шевелюре и красиво раскладывала пряди по плечам. Она помалкивала, и Кай ее вроде бы не замечал, но время от времени касался щекой мелькающей сбоку руки.
Рука мелькала там то и дело, видимо, в этом месте обнаружились самые запутанные колтуны. Тетка Лия, украсившись бантом и навалившись на угол стола, потчевала "голубчика" (а заодно и себя) церковным вином из заначки. Тинь, как здоровой и малолетней, вина не предлагалось (хотя она и без вина была пьяна, судя по разъезжающемуся взгляду). Чертов найденыш все это благосклонно принимал, мурлыкал, похохатывал баском и нежился в лучах. Немытая с завтрака посуда кисла в кадушке с щелоком.