- Да у вас на севере, с позволения сказать, только снег да лед, - мастер пожал плечами. На смуглой щеке засох потек яичного желтка. - Хотя интересная резьба по камню встречается, встречается...
- В Леуте красиво, - ревниво вступился за родной город Лаэ. - Но такого и впрямь у нас не рисуют, добрый мастер.
Кай вдруг ощутил смутную ревность. Сын Лайго оживленно болтал с художником, говорил по альдски чисто, почти без акцента, только чуть упрощая фразы. Еще пара фраз, и вечно настороженный андаланец принялся объяснять Лаэ, как растирают краски и как добавлять очищенный желток, чтобы схватилось. Даже всполошившийся поначалу подмастерье оставил работу и подошел, потом робко улыбнулся, открывая щербину на месте зуба.
На подготовленной к росписи створке уже были нанесены четкие линии заготовки, прописаны одежда, доспех и крылья. На дверях часовен обычно изображали двух вооруженных ангелов, охранявших вход в святилище.
Вместо лица и рук будущего ангела светилась желтая охра подмалевка.
Кай приблизился, глянул поверх спины склонившегося над изображением Лаэ.
- Чешуя обычно на пряжках держится, добрый мастер, а у вас вроде как сплошной доспех, - Лаэ со знанием дел потыкал пальцем ангелу в бок. - А так здорово нарисовано, как живой.
- Все никак не могу нашего лорда уговорить мне позировать, - посетовал художник, бросая на Кая укоризненный взгляд. - Лицо то... ну как такое не нарисовать.
- Да ну его, - недовольно проворчал Кай. - Ангелов еще не хватало... сказал же, нет.
Мастер и впрямь донимал его весь последний месяц, появляясь в самые неудобные моменты. Увещевал он высокочтимого лорда Верети самым наилучшим и разумным образом. "Вот убьют вас, благородный господин, или повесят чего доброго", бубнил он, окидывая взбешенного Кая взглядом профессионального закройщика гробов, "вот убьют, говорю, ненароком, в схватке смертельной, а лицо-то останется навечно, в божественной форме запечатленное. Не можно такой натуре восхитительной пропадать."
После таких слов рука сама к мечу тянулась.
- Гордыня - великий грех, благородный господин, - снова пошел в атаку андаланец. - А красота должна служить просветлению умов и умиротворению жестоких сердец.
Кай перекосился. Лаэ фыркнул.
Кай с трудом подавил матерное ругательство и чуть не плюнул с досады.
- Так, все, - сказал он вслух. - Давай, рисуй. Только быстро. Спать я хочу.
- Вьюшка, принеси картон, - велел обрадованный художник. - Вон тот, у стены. Давай-ка его сюда. Воот, давно он тут стоит, вас поджидает...
Кай сидел на неудобной дубовой плашке, заменявшей здесь стул, а временами, похоже и стол, смотрел, как бегает по серому картону свинцовый карандаш, и боролся с дремотой.
Глаза слипались, как заклеенные, потрескивало пламя светильников. Лаэ негромко разговаривал с парнишкой-подмастерьем, позвякивали цепочки ножен - наверное, вытащил кинжал показать.
Женщина в плаще за его спиной разжала руки и выронила чашу. Та со звоном покатилась по ступеням алтаря, плеснула темная жидкость. Протяжно замяукала кошка...
Кай вздрогнул и обернулся. Тишина. Привиделось наяву.
В открытый дверной проем занесло грубые голоса. Послышался сиплый стон.
- Извини, добрый мастер, - Кай поднялся, кивнул Лаэ. - Пойдем, отец твой вернулся.
***
Сознание возвращалось небыстро, обрывками. Кай плавал во тьме без конца и края, слыша тяжкий шум крови в ушах, звон колючих льдинок, шорохи в пустоте.
В темном гулком безвременье хлопьями сыпался снег.
Какая-то часть него понимала, что он лежит на знакомой постели. Слабо пахло лавандой, резко - сажей, вином, валерианой.
Смутно знакомая женщина сидела за столом, обхватив голову руками.
Потом он снова проваливался во тьму, хруст льда и сиплое пение замерзающей воды.
Ночь и зима накатывались на уставшую землю.
Среди голых стволов пылал костер, хрипло орали пьяные голоса.
Хрупнул и застонал лед под копытами одинокой лошади.
Хруп. Хруп... Хруп...
Я сойду с ума.
Кай заорал в голос и сел в кровати, схватившись за севшее от крика горло.
В маленькой комнате было жарко натоплено. Потрескивала свеча, сладко пахло воском и сургучной смолой.
Он так и лежал поверх одеяла, в одних штанах, прикрытый сползшей теперь овчиной. По рукам и плечам бегали мурашки. Кто-то стер с них сажу и известь. В воздухе витал слабый аромат уксуса.
Кай потряс головой и все вспомнил.
Ласточка, медленно водившая пером по запечатанному конверту, отложила его и обернулась.
Лицо ее осунулось, несколько прядей выбилось из всегда аккуратной прически. На подбородке - черная полоса.