- Вот, - сказал он. - Ты просила, прекрасная госпожа. Снадобье.
Ласточка подошла и заглянула в найльскую ладонь. Там лежало яичко - охристо-серое в пляшушем свете каминного пламени, с темным крапом, с обоих концов залепленное пуговками из древесной смолы.
- Что это?
- Бери. Кай передал. Осторожнее!
- Ох... - яйцо оказалось неожиданно тяжелым, а скорлупа такой тонкой, что прогибалась под пальцами. - Там молочко? Как его оттуда достать?
- Не знаю. Разбить над чашкой?
- Я знаю! - Лана сунула любопытный нос. - Сейчас покажу. Клади его вот сюда, тетенька.
Она нашла на полу подходящий черепок, потом выколупала из мешка соломинку, переломила ее на две неравные части и аккуратно воткнула обе половинки в верхнюю пуговку, под небольшим углом друг к другу.
- Марево в воду добавляют, по капельке, - объяснила Лана. - Вот смотрите, берем чашку, наливаем воды, а потом делаем так...
Она подставила чашку под короткую соломинку, а в длинную подула. На соломинке выступила и налилась изумрудно-зеленая капля. Сорвалась в чашку, как спелая ягода, потянув за собой длинную медовую нить. Ударилась о воду и потонула, распуская зеленые пальчатые щупальца, окутываясь молочным дымом.
Лана покачала чашку в руке, перемешивая. Жидкость побелела, сделалась и правда похожа на молоко, только в глубине зажегся радужный опаловый огонек. Ласточка принюхалась, но никакого особенного запаха не уловила. Или ей обоняние отшибло от тутошней вони.
- Он звезду с неба достанет, если захочет. - Девица вздохнула, сунула чашку Ласточке и отвернулась. - Вишь, приказал - чудь сама прибежала, марева принесла, в тот же день, солнце еще не село. А дядь Зарена в Чаруси змеюка укусила, полноги выгнило, и молочка он принес чуть-чуть, самому хлебать пришлось...
Ласточка взглянула на Раделя. Тот раскинулся на плащах, мешки с сеном разъехались. Волосы потемнели от пота, глаза провалились, а губы обметало.
Ласточка не привыкла давать своим больным непроверенное лекарство. Пусть даже и хваленое сто раз. Если уж мы потравимся, то оба, подумала она, поднося чашку к губам.
У марева оказался слабый горьковато-сладкий вкус и необыкновенно приятное сливочное послевкусие. Захотелось сделать еще один глоток, потом еще и еще...
- Теть Ласточка! - в голосе Ланы зазвучала обида. - Это же для лорда Раделя! Ты так все выпьешь! Тебе-то зачем?
А девчонка явно надеется, что ей тоже достанется пара капелек, поняла Ласточка. Может, и достанется, чем черт не шутит. Штука интересная, посмотрим, как подействует. Ласточку познабливало от усталости, ныли ноги и гудела голова.
Любопытно, из чего чудь молочко делает? И для чего? Неужели детенышей им выкармливают? А проводник на болотах рассказывал, что чуденыши новорожденные человека живьем зажрали, и вообще они из яиц выводятся...
Ласточка прислушалась к себе и успела заметить, как постепенно, словно талая вода, отступает ноющая боль в ногах. Как гул в висках сменяется благословенной легкостью и уходит гнетущее напряжение, сутулившее плечи.
Привычная усталость, которую Ласточка почти не замечала, сгинула, сдернув серую пелену с глаз. Ого, подумала лекарка, а я забыла уже, каково это - когда ничего не болит, не ноет, не ломит и не отваливается.
- Ну-ка, милорд, выпейте, это вам поможет. Точно говорю, поможет, в кои веки деревенские побасенки оказались правдой... Поддержи его, Лана. Пейте, милорд, миленький, пейте, попустит вас с божьей помощью...
Может ли Господь действовать руками дьявольского отродья? Ласточка фыркнула. Господь все может, а отродье...
У отродья есть душа живая... по крайней мере, была. Хорошее было отродье, неглупое, незлое. Взбаламошное, конечно. Замечательное было отродье, чего уж там говорить. Самое лучшее на свете. Любимое. Что ж теперь... ничего не осталось?
- Передай спасибо господину твоему, - Ласточка подняла голову и посмотрела на молодого найла, с любопытством наблюдаюшего за лечением. - Каю то есть. Спасибо передай.
А спасибо передать дайствительно было за что. Радель кое-как, с уговорами, опростал чашку марева, и ему получшало на глазах. Жар сократился, пот выступил и высох, дыхание выровнялось. Исчезли алые пятна на скулах. Белки больше не блестели обморочно меж слипшихся ресниц, веки сомкнулись, и мучительное забытье перешло в сон.
- Заснул, - шепнула Лана, сидевшая на своей свернутой подстилке у изголовья лорда. - Теперь на поправку пойдет. От единой капельки сон хороший, здоровый сон, две капельки маету ночную вылечат... - Она растопырила пятерню и принялась загибать пальцы. - Три - сон будет тяжкий, с кошмарами, четыре - пару суток будешь спать беспросыпу. А если пять накапать - то и не проснешься.