Вслед за ним вошли двое черных, как сажа, найлов и молча встали у двери.
В руках мальчишка сжимал кусок холщовой тряпки, знак мирных намерений. Он подошел к столу, на котором мерцал масляный фонарь, швырнул тряпку на столешницу и вдруг белозубо улыбнулся.
Чуть только не подмигнул.
Мэлвир смотрел, не веря глазам.
Потом заставил себя кивнуть в ответ.
- Привет... братец, - сказал мальчишка и все-таки подмигнул.
Мэлвир отшатнулся, словно бы на него зашипела змея.
- Ты, видно, безумен, - ответил он, стараясь говорить ровно.
Разодетый, как принцесса, черноволосый парень придвинул ногой вторую табуретку и уселся, вальяжно развалившись. От него несло потом, кровью и отвратительными сладкими духами или какой-то травой.
До тошноты свело челюсти, рот наполнился слюной.
На Мэла неподвижно уставились раскосые, кошачьего разреза глаза. Такие же, как у него самого.
Только не золотые.
Зеленые.
Рыцаря передернуло.
Против воли он начал дрожать мелкой, противной дрожью, зарождающейся где-то в животе и сердце. По загривку пробежала волна ледяных мурашек. Заныла укушенная неделю назад рука.
"Рубаните его мечом, благородный сэн!" пискнул кто-то на задворках сознания.
Нечисть болотная. Подменыш. Известью тебя засыпать.
Раскосые глаза смотрели равнодушно и зло, хотя губы улыбались.
- Побеседуем откровенно, - сказала тварь из мэловых ночных кошмаров и положила ногу на ногу. - Как любящие родственники.
Мэлвир молчал, сминая дубовую столешницу пальцами и глядя прямо перед собой. До хруста стиснул зубы.
Да. Перед ним арвелевский выродок, несомненно. Никаких других доказательств не нужно. Глаза, брови, форма носа...
Как у него самого.
Кривое зеркало, тень, глядящая на тебя из черной полыньи.
Все что у Мэлвира было светлым - у него темное. Черные перья волос, ни намека на арвелевское золото... темные дуги бровей, аирная зелень радужек...
Двойник из болота, тощая змеюка с переливчатой чешуей.
Ядовитая.
Тальен за его спиной не удержался и присвистнул.
Холера.
Чума холерная.
Я его боюсь.
Сопляка, которого могу пришибить ударом кулака, даже не обнажая меч.
"Есть создания, живущие на границе света и тьмы. Оборотни, принимающие облик избранной жертвы", вспомнился голос матери. "Они смеются и играют, переливаясь блеском чешуй. Их стихия - грань воды и воздуха, место, где искажаются солнечные лучи. Никогда не вглядывайся в поверхность стоячего пруда... Никогда не вслушивайся в шум деревьев в лесной чаще.
Бойся их. Бойся."
Бабьи сказки.
- Не надейся, что безумная радость по поводу встречи с родственником лишит меня рассудка, - процедил золотой полководец. - Жив ли лорд Радель?
Кто ты такой?
Кто?
- Жив, что ему сделается, - равнодушно бросил мальчишка, глядя куда-то в сторону. Наваждение исчезло, как сдернутое солнцем полотно тумана.
Это просто разодетый, как дешевая ярмарочная кукла, разбойник.
- В крепости лежит. За ним твоя лекарка ходит. Отдать его назад?
- На каких условиях?
- Вы снимаете осаду и уходите. Нечего делить, Вереть моя по праву.
- По праву убийцы?
- По праву наследника, - мальчишка подался вперед, зеленые глаза сверкнули. - Моя мать была замужем. В отличие от твоей, Мэлвир-бастард.
- Неужели? - Соледаго поднял бровь.
Оскорбление, нанесенное человеком без чести, не может ранить.
- Даю слово.
- Что мне твое слово. Докажи свои права на крепость.
- И докажу!
- Когда станешь искать доказательства, - Соледаго поднялся, глядя на разбойного лорда сверху вниз. - Когда станешь искать их, не поленись, поднимись на башню, оглянись вокруг. Посчитай, вдруг умеешь. Если лорду Гертрану причинят хоть малейший вред...
- Не причинят. Если сам не помрет, - разбойный лорд тоже встал и оказался одного роста с Мэлвиром, только в плечах поуже. Пару мгновений они мерялись взглядами через стол, потом черноволосый криво улыбнулся.
- Уводи свою армию, Соледаго. Убирайтесь в столицу. Или я сделаю так, что против вас восстанут болота и деревья. Это моя земля, она не потерпит рыцарских лошадей.
25.
В ризнице пустующей часовни давно уже поселился художник со своим подмастерьем. Дверь не заперта - от кого запирать. Каевы люди не жаловали часовню своим вниманием, старались обходить. Да и кому нужно навлекать на себя проклятие из-за пары чашек с краской и горсти цветных стекол.
Не выветрившийся с лета запах стружек и клея мешался с сырым воздухом с улицы. Подкованные железом сапоги стучали по некрашеным доскам, отдавались гулким эхом.