Экипировавшись таким образом, Пиноккио в условленном месте встретил Рафаэллу. Она была прекрасна как никогда, и роскошный букет был ей к лицу. Девушка восхищалась цветами, а Буратино никак не мог взять в толк, что такого особенного женщины находят в цветах. И про себя пришёл к выводу, что это одна из тех необъяснимых загадок, которую великие умы так никогда и не разгадают. Точно так же, как и загадку действия стеклянных бус на племена каннибалов.
Найдя такую аналогию с цветами, Буратино отбросил свои этнографические размышления и приступил к осуществлению плана Луки Крючка. Сначала он повёл красавицу в самый дорогой ресторан города с намерением влить в девушку как можно больше спиртного. Хотя, как известно, с этим шутить нельзя, а то вечер отдыха может превратиться в смешные приключения. Но Буратино, исходя из физиологии Рафаэллы, был почему-то уверен, что при желании она может выпить полведра шампанского без всяких последствий для своего организма и окружающих.
А ещё он старался быть душкой, лёгким, милым и весёлым обожателем, а не занудно-трагичным воздыхателем, которых женщины терпят рядом с собой для повышения своего статуса в глазах других женщин. То есть он не был похож на безнадёжно влюблённого зануду, истощённого вечными отказами, рядом с которым женщина зевает и которому в награду за стойкость и преданность лениво дозволяет целовать ручку. Нет, наш герой был остроумен и смел до нахальства, он расточал комплименты с едва уловимой долей насмешки. И интриговал Рафаэллу время от времени фразами типа:
— Сегодняшний вечер для меня очень важен, сударыня. Тешу себя надеждой, что и для вас тоже.
Как и все женщины, Рафаэлла была страсть как любопытна и пыталась всё время выяснить, чем этот вечер так важен для них обоих. Но Пиноккио уходил от ответа, и девушка в лёгкой обиде поджимала губки. Ни как и у всех нормальных девушек, эти обиды длились не более десяти секунд. А в ресторане играл оркестр, пела толстая певица, сновали официанты и лилось шампанское. Буратино приглашал красавицу танцевать, после чего они снова пили вино, ели и болтали.
К одиннадцати часам вечера обалдевшую от вина и веселья красавицу Буратино вывел из ресторана под сень ночи и повёл её к любимой скамейке. Там они и расположились в тени сирени. И Пиноккио начал, трепеща душой и дрожа руками. Он начал издалека, а именно из древности. Буратино рассказал Рафаэлле древнюю легенду, которая повествует о том, что некогда люди были иными, некогда они были и мужчинами и женщинами одновременно. Но кому-то было угодно разделить эти создания на две части. Мужчины, так сказать, налево, женщины направо.
— И вот с тех самых пор, — рассказывал Пиноккио, — женщины и мужчины бродят по свету, ища свои недостающие части. И кода находят… в общем, они… Ну, они состыковываются, скажем так, для достижения общего… счастья.
— Освящённого узами брака и законами церкви, — добавила Рафаэлла. Голос её дрожал, она отчётливо ощущала всю ответственность момента. Да и вино, да и молодое тело были не последними факторами этого волнения.
— Безусловно, освящёнными, — зашептал Пиноккио ей в ухо, обнимая её. — Как же без этого, мы же не животные какие-нибудь, чтобы без уз… — его рука дрожала, но делала своё дело. Она быстро скользнула до самых туфель красавицы и оттуда начала своё нежное восхождение по гладкому шёлку чулка. Но в районе колена её продвижение было пресечено.
— Потому что без уз, — дрожащим голосом говорила девушка, — любовь есть всего-навсего плотское удовольствие, — её милая ручка не давала его руке двигаться дальше, но Буратино был полон решимости, и этот допуск колену только стимулировал его напор.
— Как же можно без уз! Мы же не какие-нибудь там… Обязательно с узами, — страстно шептал Пиноккио и свободной от держания колена рукой достал из кармана пиджака коробочку с кольцом. — Вот, так сказать, залог наших будущих отношений.
Он открыл коробочку одной рукой, не отрывая другую от колена красавицы. Не знаю, как это у женщин происходит, но они чувствуют бриллианты даже в полной темноте.