Но, как известно, производство на ранней стадии требует постоянных новых капиталовложений. Поэтому Пиноккио терпел папашины песни и драки. А вот сладострастные стоны и любовную возню, что частенько доносились снизу до чердака, молодой организм воспринимал не без последствий. После таких ночей Буратино был зол и раздражителен. Он не высыпался, и поэтому не субсидировал своего папашу очередным утренним сольдо, к которому тот уже привык, как наркоман к морфию. Буратино, проворочавшись всю ночь, уходил на завод рано, пока папаша не проснулся и не начал требовать денег, стуча метлой в потолок и крича:
— Эй, чёртов дармоед-бездельник, ты что, не собираешься заботиться о своём отце, деревянная твоя башка. А ну-ка, быстренько слетай, купи мне похмелиться.
Конечно, Пиноккио никуда не летал, он просовывал в щель одну монетку, и та падала на кровать.
— Вот заразный ленивец, отделывается от папаши какой-то вшивой деньгой и ни в какую не хочет сбегать в лавку. А мне костыляй теперь на одной ноге, вот уродил мерзавца. Ох, горе мне, горе, — ругался отец, но больше уже ничего в этот день не требовал.
Глава 5
Приключение отчаянного сторожа
В общем, у Пиноккио всё шло нормально, бизнес, несмотря на все модернизации и улучшения, крепнул, а отношения с родителем носили завидно стабильный характер. Но мир, как известно, не без добрых людей.
И вот один из этих добрых людей, сторож угольного склада по имени Паскуале Гальдини, стал ощущать некоторое беспокойство во время северного ветра. Какие-то тонкие флюиды тревожили израненную душу одинокого сторожа во время этого самого северного ветра.
— Жучка, а ну-ка нюхай, нюхай, чем это воняет? — спрашивал Паскуале у единственного своего собеседника и сам принюхивался тоже. — Чуешь?
Жучка, может, что и чуяла, тем не менее, поставленный вопрос проигнорировала.
— Дура ты, — обозвал её сторож и стал принюхиваться, пытаясь понять, чем же это пахнет.
В общем, ничего разнюхать он не мог, но сторож Гальдини нравом был из людей несдающихся и пассионарных. Поэтому он отважился на экспедицию. И уже через день он вышел из сторожки и пошёл вдоль берега моря на север, взяв с собой Жучку, несмотря на её дурость. А денёк выдался жаркий, и идти по горам и прочей каменистой местности было нелегко и очень даже нудно. Пот стекал из-под грязной кепки струйками, оставляя дорожки на давно немытом лице охранника угольного склада. Ему хотелось пить, поэтому Паскуале ругал собаку последними словами. Но все эти трудности Гальдини готов был преодолеть, так как запах усиливался с каждым шагом. И уже через полчаса сторож остановился и сказал:
— Вино курят.
На что Жучка ответила ему философским «гав» и побежала дальше в сторону источника запаха.
— Подожди, — крикнул ей Гальдини, — куда ты погнала, оглашенная, дай хоть дух перевести. Я же тебе не верблюд какой — по горам лазить.
Несмотря ни на что, экспедиция добралась до того места, откуда исходил запах. Как старый индеец, сторож прополз по камням метров десять, прежде чем устроился удобно за кустом, откуда ему открылся прекрасный вид на винокуренный завод нашего героя.
— Ты погляди, Жучка, как они здесь развернулись, жулики, подлецы. И пристань у них, и сараи, и лошадь вон пасётся. И не смей мне говорить, глупая собака, что у них есть лицензия.
Жучка, в общем-то, и не собиралась ничего подобного говорить, собаке было жарко, она часто дышала, высунув язык, и думала только о воде, а не о каких-то там дурацких лицензиях.
— Да уж, — продолжал Гальдини, — развернулись они тут на славу, даже дорогу сделали. Клянусь иконой Богородицы, полиции об этом ничего неизвестно. Ну да ничего, есть у нас ещё непьющие честные патриоты. Да, Жучка?
Собака не отреагировала и на этот вопрос. Мало того, она даже не поглядела в сторону непьющего патриота. И как знать, чем бы закончился этот день для разведчиков, не погляди случайно в их сторону Серджо. А Серджо, надо признаться, был не только здоровый парень, но ещё и глазастый. Естественно, индейца Паскуале, скрытого кустом, он не увидел, а вот Жучку, которая игнорировала все средства маскировки, заприметил сразу. Можно долго говорить о тупости Серджо, но одного у него не отнимешь, человек он был очень исполнительный. И он прекрасно помнил, что Рокко приказывал сообщать ему обо всём подозрительном.