Мальчишки через дыру в заборе пролезли в заросший бурьяном, почти одичавший яблоневый сад. Затем по старой яблоне они влезли на карниз второго этажа общественной бани и аккуратно, чтобы не свалиться с пятиметровой высоты, пошли по этому скользкому от вечной банной сырости карнизу.
— Тут навернуться можно из-за этих баб так, что шею сломаешь, — комментировал их движения Рокко.
— Запросто, но что не сделаешь ради женщин, — отвечал ему Буратино.
— Это точно, — согласился Чезаре, — я уже четыре раза отсюда падал.
— И всё равно лезешь? — усмехнулся Пиноккио.
— А что делать, — отвечал одноклассник, — тянет меня к красоте. Охота, как говорится, пуще неволи.
— Да ты, я смотрю, неисправимый романтик, — опять усмехнулся Буратино.
— Есть мальца, — согласился Чезаре. — Только теперь тихо, говорить нельзя. Услышат — кипятком обварят.
— А тебя либо уже обваривали? — шептал Буратино, усмехаясь опять.
— Два раза, — говорил любитель женщин. — Один раз сильно.
— Ты мужественный человек, Чезаре. Как говорится, безумству храбрых пою я песню.
Буратино дружески и восхищённо смотрел на своего скромного в жизни одноклассника и удивлялся его устремлённости.
— Ну ладно, пришли, — прошептал Чезаре, — вот дырки, любуйтесь.
Пацаны заглянули в щели, проделанные в дощатой стене, и тут же с головой ушли в мир пара, тазиков и сказочных гурий.
— Ух ты, — прошептал Рокко, — вот это зад.
А Буратино ничего не шептал, он любовался первый раз в жизни обнажённым женским телом, вернее, женскими телами. Тем более что полюбоваться было чем. Можно было выбрать тело на любой вкус. Тем более что женщины не были обрамлены ложной стыдливостью и в санитарно-гигиеническом упоении принимали самые невообразимые лирические позы. Здесь были и молодые женщины, и зрелые, и совсем ещё девочки. Они были худые и толстые, высокие и не очень, грациозно стройные и благодатно роскошные. И единственное, что объединяло всё это многообразие, так это нагота и полное отсутствие какого бы то ни было стеснения.
Буратино как старый опытный врач уже через полминуты лицезрения сего роскошества определил у себя учащение пульса и повышение кровяного давления. «Женщина — забавная штука», — улыбаясь, думал он и слушал, как от удовольствия шипит Чеснок. Сам же Пиноккио с удовольствием наблюдал за молодой девушкой, изящной и стройной, мывшей голову. Она сидела на лавке в свободной и не лишённой грации позе. Все её движения отзывались волшебно волнующим колыханием её круглой груди. А на правом бедре тёмным пятном красовалась наколка.
— Хороша, — сухо констатировал Буратино, — необыкновенно хороша.
— Это ты про кого? — спросил Чезаре, которому тоже очень хотелось поглядеть, но сейчас он исполнял роль радушного хозяина. Поэтому мужественно превозмогал свои желания.
— Я о девочке с наколкой на ляжке, — сказал Буратино.
— А-а, это Терезка, — сразу определил Чезаре. — Дорогая, зараза, господская девка, десять сольдо стоит.
— Шлюха? — уточнил Пиноккио.
— Да нет, она в публичном доме работает, очень приличная девица, — разъяснил специалист по женщинам.
— Понятно, — прошептал Буратино, и тут он услышал не то восхищённое, не то удивлённое бурчание закадычного дружка: — Ты чего там увидел? — спросил Пиноккио у приятеля.
— Ты глянь, — шептал Чеснок, — бабы, оказывается, тоже бреются.
— Да брось ты, — не поверил Буратино. — Где?
— Да вон сидит и бреет себе всё, в углу, рыжая такая.
— Тебе пригрезилось от повышенного давления, — продолжал сомневаться Пиноккио.
— Скажи ему, Чезаре, — призвал свидетеля Чеснок.
— Бреются они, бреются, — подтвердил знаток женской гигиены. — Я уже сто раз видал.
Тут Буратино и сам увидел это собственными глазами и чуть не упал с пятиметровой высоты. Действительно, одна женщина брила себе пикантное место и вовсе даже не под мышкой.
— Что же это такое происходит в этом мире? — задумчиво вопрошал Пиноккио, не отрывая глаз от этой удивительной картины.
— Это они для красоты, — безапелляционно заявил Чезаре.
— Не думаю, — не согласился Пиноккио, — скорее, это в целях борьбы с лобковым клещом.
— С каким клещом? — не понял Рокко.
— С мандавохами борется, — сказал Буратино.
— Не-а, — всё тем же безапелляционным тоном продолжал специалист по женщинам. — Когда с ними борются, сбривают всё подчистую, а такое бывает редко. А бреются они часто, вернее, не бреются, а подбривают себе лишнее для красоты. Бывает, ещё и стригут. Только вот бигуди не наводят разве что.