Итак, Грейс. Домоседка, считающая кусочки торта и всегда покупающая всё только «десятками» - десять морковок, десять зубных щеток, десять бананов. Вот с бананов всё и начинается – когда Грейс крадёт недостающий, десятый, фрукт из корзинки незнакомца в супермаркете.
Что произойдет дальше... а что, собственно, может произойти между двумя свободными, довольно привлекательными молодыми людьми, живущими в одном небольшом полусонном городишке? Вот-вот. Но... Знаете, бывают такие цветные ленты, наклеенные на плотную подложку? Честно говоря, читая "Плюс один", я не могла избавиться от ощущения, что разматываю такую ленту. И самая суть книги - совсем не в глянцевой ленточке, не в сюжете (хотя для 35-летней дамы у Грейс довольно странные фантазии…), а в этой самой подложке. В междустрочках.
"Плюс один" можно читать как обычный и довольно увлекательный любовный роман, разбавленный годным едковатым юморком героини. Тут все почти по канону: и попытка Грейс "стать нормальной" ("привет, меня зовут Грейс, и я страдаю от привычки всё считать"), и обретение лениво-толстого полусчастья в компании простого ирландского парня с дурацким именем Шеймус, пирожных на ночь и при полном отсутствии мыслей ("теперь я часами могу пялиться в экран... это так расслабляет - как внутривенная инъекция водки"). И даже трагическое происшествие с матерью Грейс, которое, собственно, и становится спусковым крючком последующих перемен.
Если содрать цветную ленточку и заглянуть под нее, то книга откроет совершенно иное лицо…
Не было никакого щенка
Для меня это - о нормальности. Что такое "норма"? Отсутствие недостатков? Вот Грейс, человек с проблемой. Вот она избавляется от этой проблемы, и вроде бы всё идет на лад. Цифры отходят на второй план, портрет Теслы лежит лицом вниз на тумбочке, а Грейс обретает свободу. Ей больше не нужен Никола. Не нужен Шеймус. Не нужны страстные минуты на полу возле холодильника. У нее остается телевизор и ее «нормальность». И единственное желание – купить «плазму» размером во всю стену. Вот Грейс была - и вот ее нет. Нет уникальной личности, с присущим ей умением ловко острить, с находчивостью и способностью отбрить так, что мало не покажется. Её стёрли, нивелировали, привели к единому знаменателю. Достаточно было убрать "проблему" - избавить Грейс от привычки считать. Ушел счет, служивший Грейс щитом против непредсказуемого мира вокруг. Исчезла ее единственная опора, ее маяк посреди пугающего хаоса. И исчезла сама Грейс.
Это - о понятии "человеческое счастье». Можно ли быть счастливым, если вся твоя жизнь подчинена строжайшему распорядку? Можно ли говорить о внутренней свободе, если твой выбор зависит не от твоих желаний, а от количества свободных столиков в кафе?
Это - о праве человека самому решать. Решать, как трактовать свободу: как отсутствие ограничений или как право принять их.
Это - о том, что человек с проблемой есть нечто большее, чем только эта проблема. Да и не всегда то, что кажется изъяном, таковым и является. Интересно, что Грейс отдавала себе отчет в том, что использует цифры для построения определенной системы, «скелета» своей жизни, но совершенно отказывалась принять факт наличия именно навязчивости. И правильно делала. Потому что счет был тем единственным средством, помогающим запутавшейся и противоречивой натуре Грейс оставаться единым целым. А проблема-то была совсем не в счете. Просто Грейс была чудовищем. А чудовища ведь не заслуживают любви, правда? Чудовища должны носить маски.
"Я вспоминаю о всех тех маленьких доказательствах любви, которые от него получила. Прекрасный секс, когда он заботился о моем удовольствии не меньше, чем о своем. Лежа с ним в постели голой, я чувствовала себя более живой, чем когда-либо прежде. Вот мы воскресным утром читаем в кровати газеты. Он целует меня в поясницу. Парк, мы смеемся – он рассказал мне какую-то историю, услышанную по радио. Я устала, и он готовит мне спагетти. Ест чили в таком количестве, будто его рот сделан из асбеста. Мы вместе принимаем душ.