Пожар утихал, распадался на угольки. Огромная Серая, мало похожая на медведя бурого, зато имевшая все признаки медведицы белой, осмелела. И здесь мальчик-охотник, слушавший каждое ее движение, но на время потерявший местоположение зверя, увидел медвежий дых.
В отсветах дотлевающей яранги грязно-розовым продолговатым лепестком слетело с медвежьих губ и вмиг заледенело морозное облачко. Облачко – легкое, прозрачное – скоро пропало. И тогда Огромная Серая, превосходящая силой и смекалкой всех своих сородичей, как бурых, так и белых, выпустила долго сдерживаемое дыхание еще – раз, другой, третий… Выкван знал: крупней и умней помеси бурого с белым – один только пещерный медведь кочатко. Но его Выкван никогда не видел. Может, потому что боялся увидеть это чудище, о котором вечерами рассказывали старшие, а среди сверстников не раз хвастался дружок его, Мэмыл. Мэмыл был трусоват и поэтому многое выдумывал. И про то, что видел здесь, неподалеку, короткомордого, выше яранги и шире моржа пещерного медведя, Мэмыл, поплескивая себя ладошкой по мясистым, блестящим от жира губам, тоже, конечно, врал напропалую!..
Продолговатые облачка унеслись, а Выкван все смотрел им вслед. Ему казалось: в этих набитых огоньками и приятными скруглениями облачках вдруг обозначились юркие медвежата, еще какие-то фигурки…
Выквану было десять лет, и на медведя охотиться ему было еще шибко рано. Медвежий дых на морозе он видел впервые. Не испугавшись, но и не обрадовавшись новому знанию, он на всяк про всяк стал отползать назад. Медведица ползущего услыхала, журчливо рыкнула. Чуко задержал дыхание – медведица прошла мимо. Она торопилась ступить на речной лед, торопилась к распластавшимся на нем двуногим, еще согреваемым током собственной крови!
Буран завертело сильней, небо окончательно слилось с торосами, и полковник Струков, не ушедший вместе с конвоирами на пост Мариинск, а зачем-то наблюдавший за Выкваном и желто-серой медведицей, пробормотал только сейчас пришедшее на ум: «Берингия, Берингийский перешеек! Опустись летом вода хоть на пятьдесят метров, обнажилась бы Берингийская суша. По той суше – хоть пешком на Аляску ушел бы!..»
Полковник Струков, не принимавший участия в расстреле, но его подготовивший и предрешивший, легко скользя на широких охотничьих лыжах, двинулся сквозь пургу на угольные копи, откуда сегодня утром на пост Ново-Мариинск тайно и явился.
Выкван вылез из ледяной щели – штаны мехом внутрь и поверх них штаны мехом наружу вместе с длинной, выдубленной из оленя кухлянкой грели славно. Однако Выкван засобирался домой. Радостные мысли про заслоняющую от ветров и злых духов теплую часть яранги заставили его подпрыгнуть. Но он сразу себя и окоротил: нагнулся, бережно поправил лыжные крепления. Еще раз глянув на спешившую к убитым медведицу, быстро заскользил в Кагыргын. Правда, так же внезапно и остановился. Теперь грозно-журчливый рык толкнул Выквана прямо в спину!
Огромная Серая, не сдерживая больше голода, хотела скорей глотнуть жирку и еще теплой крови. Пищи вокруг не было никакой: ни рыбы – ее еще осенью спровадили в другие места владельцы крупных рыбалок, перегородив русло Казачки по дну сетью, – ни песца, ни лахтака, морского зайца. Только двуногие! На одного из них, лежащего бездыханно, медведица кинуться и собралась.
Выквана вдруг взяло зло: зачем это надо, чтобы медведица драла мертвых, даже Мандрика? Мальчик-охотник подобрал валявшийся неподалеку шест, отломившийся от пустующей яранги, и уже набрал было воздуху, чтобы начать кричать – длинно, громко.
Вот только крик застрял в горле.
Обернувшись к реке, он увидел: мягко переступая передними короткими лапами и чуть вскидывая лапы задние, длинные, медведица двинулась прямо к нему. Она правильно рассчитала: мертвые двуногие теперь никуда не уйдут. А небольшая, но верная и, главное, еще живая добыча – ускользнет! Выкван развернулся, чтобы умчаться от Серой на лыжах, но споткнулся, упал лицом в снег.
– Пилячуч, хозяин зверей! – повизгивая от страха, позвал он лучшего своего помощника и заступника. – Пилячу-уч!..
В росомашьей парке, летящий на трех белых, почти невидимых над снегами куропатках, верткий, пронырливый Пилячуч – человечек меньше и легче самого Чукотана – сразу к нему на выручку и прибыл.
Покружил немного, то приближаясь, то отдаляясь, потом гикнул, свистнул и улетел снова. Только перышко белой куропатки, упавшее прямо на Выквана, осталось. Почувствовав щекой мягкий пух, Выкван от радости тихо рассмеялся, боязнь пропала, глаза раскрылись, голова сама собой повернулась. Стало ясно: медведица возвращается на лед Казачки, к мертвым людям.