Зрители стояли, не расходясь, и смотрѣли вслѣдъ убѣгавшимъ. Я сталъ искать глазами Толина. Они стояли съ Амрилькутомъ въ сторонѣ и о чемъ-то оживлено разговаривали. Я подошелъ слушать.
— Я тебѣ опять говорю, — настаивалъ Амрилькутъ, — не гонись ты за призомъ! Ихъ умы всѣ противъ тебя! Еще испортятъ тебя, да!.. Если нельзя не состязаться, самъ останься сзади, пріѣзжай третьимъ или четвертымъ!.. Дай другимъ потѣшиться!..
Толинъ упрямо тряхнулъ своими длинными серьгами.
— Скажи ему, Вэипъ! — обратился ко мнѣ Амрилькутъ съ огорченнымъ видомъ. — Онъ русскихъ любитъ, можетъ, тебя послушаетъ!..
— Я какъ стану сзади оставаться?.. — проворчалъ Толинъ. — Люди хотятъ обогнать, а я стану оленей удерживать?.. Пусть колдуютъ! Мы тоже найдемъ вдохновеніе!..
Къ моему удивленію, Энмувія, который вчера такъ неотвязно преслѣдовалъ Митрофана, не побѣжалъ вмѣстѣ съ другими.
— А ты чего? — насмѣшливо обратился къ нему Селивановъ. — А еще, говорятъ, легкій человѣкъ!
Энмувія печально посмотрѣлъ на него.
— Худо! — сказалъ онъ со вздохомъ. — Съ утра занемогъ. Чай пилъ плохо. Ѣду не ѣлъ. Теперь все тѣло дрожитъ!..
— Отчего заболѣлъ? — допытывался Селивановъ.
— Кто знаетъ? — отвѣтилъ Энмувія уклончиво. — Людей съ твердымъ сердцемъ слишкомъ много, мужчинъ и женщинъ!..
— Видишь! — сказалъ Селивановъ съ негодованіемъ, уразумѣвъ намекъ и обращаясь на этотъ разъ ко мнѣ. — Только у нихъ ума, чтобы портить другъ дружку. Давеча Толиновихъ оленей, а теперь и до людей дошло!..
Каляи отыскивала меня въ толпѣ.
— Другъ! — сказала она просительно. — Ты обѣщалъ поставить и женщинамъ. Поставь поскорѣе! Я не въ силахъ дожидаться. Сами ноги такъ и убѣгаютъ. Поставь, пожалуйста! пусть и изъ насъ кто-нибудь потѣшитъ душу, русскую ставку возьметъ!
Я поставилъ ставку и для женщинъ. Онѣ оказались гораздо азартнѣе мужчинъ и толпою бросились впередъ, не давая себѣ даже времени раздѣться и кое-какъ на бѣгу развязывая оборы и сдергивая черезъ голову мохнатые верхніе кэркэры. Толстая Виськатъ не преминула запутаться въ собственной волочащейся штанинѣ и тутъ же около стойбища ткнулась лицомъ въ снѣгъ, вызывая смѣхъ и вольныя шутки зрителей.
Вмѣстѣ со взрослыми дѣвками и молодыми бабами, побѣжали и молоденькія дѣвочки, которыя не могли имѣть никакой надежды добѣжать даже до половины бѣга. Маленькая Уанга тоже ковыляла сзади всѣхъ на своихъ короткихъ ногахъ. Черезъ четверть часа женщины, въ свою очередь, потерялись изъ глазъ, растаявъ въ сверкающей снѣжной бѣлизнѣ рѣчной долины. Ожидать возвращенія обѣихъ партій приходилось долго, ибо пѣшій бѣгъ, конечно, происходитъ гораздо медленнѣе оленьяго.
Этынькэу посмотрѣлъ кругомъ. Акомлюки и Умки не было. Всѣ тѣ люди, столкновеніе которыхъ могло оказаться опаснымъ, были въ числѣ участниковъ бѣга. Въ его головы неожиданно родился мудрый планъ.
— Если бороться, — громко заговорилъ онъ, — надо теперь начинать. Вечеръ приближается. Когда еще окончимъ!
— Кто хочетъ бороться, пусть бѣжитъ грѣться! — заключилъ онъ, входя въ роль хозяина. — А ты давай ставку!..
Человѣкъ тридцать изъ присутствующихъ, всѣ, кто были помоложе, побѣжали толпой по общей дорогѣ. Это была уже третья партія состязавшихся. Этынькэу, отыскавъ мѣсто поровнѣе, заботливо утаптывалъ ногами снѣгъ и убиралъ прочь сучья и щепки. Люди, побѣжавшіе грѣться, тоже скрылись изъ глазъ, но вмѣсто нихъ на горизонтѣ показалось нѣсколько движущихся точекъ, которыя, конечно, должны были принадлежать партіи женщинъ. Бѣгъ молодыхъ парней долженъ былъ простираться гораздо дальше и для нихъ было еще рано появиться на полѣ зрѣнія.
Женщины постепенно приближались къ стойбищу. Онѣ растянулись въ длинную линію съ огромными промежутками и, видимо, изнемогали отъ усталости. Всѣ силы ихъ ушли на стремительность первоначальнаго порыва. Большая часть уже думала не о ставкѣ, а о томъ, чтобы какъ-нибудь добраться до стойбища. Иныя ложились лицомъ на снѣгъ и лежали неподвижно, ожидая, пока подойдутъ бывшія позади. Только Каляи и еще одна молодая дѣвушка лѣтъ 18, разгорѣвшаяся, какъ огонь, и выпроставшая плечи и грудь изъ широкихъ рукавовъ корсажа, еще имѣла силу бѣжать взапуски. Каляи, впрочемъ, успѣла добѣжать первая и, схвативъ чай и табакъ, бывшіе на ставкѣ, въ обѣ руки, изнеможенно опустилась на землю. Лицо ея посинѣло отъ напряженія; растрепанныя косы были покрыты густымъ слоемъ мохнатаго инея; на бровяхъ, на рѣсницахъ, вездѣ былъ бѣлый налетъ. Она хотѣла что-то сказать, но не могла выговорить ни слова и только громко и часто дышала, какъ загнанная лошадь. Дѣвушка, прибѣжавшая сзади, съ досадой сдернула свой корсажъ еще ниже и повалилась навзничь въ сугробъ рыхлаго снѣга.