— Ты увидишь завтра! — говорилъ онъ. — Во время жертвоприношенія я ударю въ бубенъ и создамъ силу въ очагѣ, которая поднимется сквозь отверстіе шатра тонкимъ столбомъ пламени, и духъ будетъ говорить изъ черной золы.
— Моя сила все умѣетъ. Я могу глотать ножи и извергать дорогіе мѣха изъ горла, нырять въ море, какъ рыба, и летать быстрѣе птицы по небу. Однажды, когда я сидѣлъ въ пологу за ужиномъ, врагъ мой, упившись сердитой водою, взятой отъ морскихъ бородачей, разорвалъ стѣну полога и ударилъ меня ножемъ въ спину, такъ что я упалъ на лицо и умеръ. Но жена посадила меня и вложила въ одну руку бубенъ, а въ другую колотушку изъ китоваго уса, и стала барабанить по бубну, сжимая мою руку своей рукой. Тогда явился Кэля и принесъ мою улетѣвшую душу и вдунулъ ее въ отверстіе раны, чтобы я ожилъ и снова сталъ смотрѣть на солнце. А отъ раны не осталось никакого слѣда.
Я сказалъ Тэнгэту, что слава о его подвигахъ достигла великой рѣки и перешла за нее, что я пріѣхалъ сюда, намѣреваясь отыскать его и услышать его шаманскіе напѣвы и что чрезъ нѣсколько дней я нарочно пріѣду на его стойбище, желая давать ему отвѣтные отклики.
Послѣ этой краткой рѣчи я прямо обратился къ Тылювіи и сталъ просить ее доказать намъ, что и она одарена вдохновеніемъ и что слова ея мужа не являются напраснымъ хвастовствомъ. Однако, застѣнчивость Тылювіи оказалась препятствіемъ, которое было не весьма легко преодолѣть. Услышавъ мое предложеніе, она немедленно спрятала уже не лицо, а всю голову подъ мѣховое одѣяло, валявшееся подлѣ, и рѣшительно отказывалась отвѣчать мнѣ хотя-бы однимъ звукомъ. Я могъ вести съ ней переговоры только при помощи мужа, который съ самаго начала сталъ держать мою сторону и, поднимая мѣховую покрышку, осторожно уговаривалъ Тылювію согласиться, на что она отвѣчала какими-то невнятными звуками, вразумительными только для одного Ятиргина.
Наконецъ, послѣ того, какъ я въ десятый разъ сослался на обычаи гостепріимства, дающіе гостю право на угожденіе хозяина, и пообѣщалъ, что о чудесной силѣ Тылювіи я разскажу на своей родинѣ всѣмъ моимъ соплеменникамъ, стыдливая шаманка поколебалась.
— Спроси его, — тихо сказала она Ятиргину, — развѣ на его землѣ люди тоже стучатъ въ бубенъ и призываютъ духовъ?
Я принужденъ былъ отвѣчать отрицательно.
— Почему-же, — недовольно проворчала она, — онъ такъ лакомъ до вызыванія духовъ?.. Я не понимаю!..
Начались новые уговоры и, наконецъ, дѣйствіемъ краснорѣчія и подаркомъ небольшой связки табачныхъ листьевъ, я вынудилъ у шаманки согласіе, выраженное, однако, устами нашего непремѣннаго посредника.
— Она будетъ шаманить! — сказалъ Ятиргинъ. — Я пойду, принесу бубенъ!..
— Лучше я сама! — сказала недовольнымъ тономъ Тылювія, натягивая мохнатыя чулки на свои могучія ноги. — Ты мужъ! сиди въ пологу! А только скажи ему, что я совсѣмъ не имѣю духовъ послѣ болѣзни. Въ вѣчномъ кашлѣ, не знаю куда дѣвались. Стуча, не могу взывать, взывая, не могу вызвать… Или они глухи?
Я счелъ своей обязанностью протестовать и выразить увѣренность, что духи по прежнему подвластны ея призыву, но Тылювія все еще не хотѣла успокоиться.
— А тебѣ лучше уйти! — обратилась она къ Тэнгэту, уже безъ посредничества мужа. — Я, вѣдь, въ твой шатеръ не хожу слушать, какъ реветъ твой моржъ.
— Эгэй! — отвѣтилъ безпрекословно Тэнгэтъ и немедленно сталъ одѣваться и собирать свои вещи. Такъ какъ съ его уходомъ въ пологу освобождалось мѣсто, я попросилъ его позвать Айганвата, который остался у Акомлюки вмѣстѣ съ Митрофаномъ и Селивановымъ.
Бубенъ Тылювіи былъ обыкновеннаго чукотскаго типа — маленькій, круглый, съ тонкимъ деревяннымъ ободкомъ и чрезвычайно звонкой перепонкой изъ оболочки моржоваго желудка. Двѣ тоненькія полоски китоваго уса, служившія колотушками, были привязаны къ короткой деревянной ручкѣ бубна.
Чрезъ нѣсколько минутъ лампа была погашена и мы молча сидѣли среди непроницаемой тьмы, ожидая начала.
— Э-гэ-гэ-гэ-гэй! — начала Тылювія тяжелымъ истерическимъ вздохомъ, который вырвался изъ ея горла болѣзненной нотой и сразу наполнилъ всѣ углы полога. Повидимому, необходимость настроить свои нервы на высоту шаманскаго экстаза являлась гнетущимъ бременемъ для ея души.