— А тебѣ, видно, завидно на ихъ стада? — спросилъ я шутя.
— Какъ не завидно будетъ! — сознался Митрофанъ. — Мы голодные сидимъ, а ихъ ѣда кругомъ нихъ сама на ногахъ ходитъ.
— А вы тоже заведите стадо! — сказалъ я.
— Какъ же заведешь! — сердито сказалъ Митрофанъ. — Надо вѣдь на гору идти, на волѣ ходить. Насъ развѣ отпустятъ? А службы кто справлять станетъ? Мы все равно привязанные. Живемъ, какъ на цѣпѣ! Своя воля була бу, я давно-бу, пожалуй, ушелъ къ чукчамъ…
Митрофанъ имѣлъ въ виду гнетъ денежныхъ и натуральныхъ повинностей, который заставляетъ каждое общество колымскихъ порѣчанъ[134] прикрѣплять своихъ членовъ къ ихъ мѣсту жительства на рѣкѣ настоящими крѣпостными узами. Въ словахъ его было много правды. Не будь этого прикрѣпленія, многіе молодые люди, можетъ быть, дѣйствительно ушли-бы на гору и обзавелись стадами оленей.
Наступило короткое молчаніе.
— А что, Йэкакъ! — началъ опять Митрофанъ, желая въ свою очередь, подразнить старика. — Гдѣ твое стадо?
— Не нужно стада! — живо возразилъ Йэкакъ. — Заботы много!..
— А правда, что у тебя и ѣздовыхъ (оленей) нѣтъ? — продолжалъ Митрофанъ насмѣшливо. — На Акангиныхъ будто оленяхъ ты и въ гости ѣздишь?..
Старикъ насупился. Для чукчи, особенно для старика, считается весьма предосудительнымъ не имѣть собственной упряжки.
— Двѣ упряжки есть, четыре кладовыхъ оленя, восемь всего! — угрюмо возразилъ онъ. — Кто говоритъ, что я пѣшъ?..
— Люди говорятъ! — не унимался Митрофанъ. — Говорятъ, будто ты и на тотъ свѣтъ хочешь ѣхать на Акангиныхъ оленяхъ.
— Полно врать! — сердито сказалъ Йэкакъ.
— Да, полно врать! — передразнилъ Митрофанъ. — А мой совѣтъ, лучше иди пѣшкомъ! Гырголь увидитъ, все равно отниметъ; станешь пѣшъ, еще придется нарту волочить самому.
По вѣрованію чукчей надъ тѣломъ умершаго должны быть убиты непремѣнно его собственные упряжные олени, ибо чужихъ на томъ свѣтѣ все равно отберутъ ихъ бывшіе владѣльцы.
Поэтому если нѣтъ собственныхъ оленей, не можетъ быть и погребальнаго жертвоприношенія.
Йэкакъ серьезно разсердился.
— Собачій языкъ? — крикнулъ онъ. — Зачѣмъ ты присталъ къ моимъ оленямъ! Развѣ хочешь выклянчить кусокъ мяса на подарокъ женѣ?..
Я поспѣшилъ остановить возникавшую ссору, но словоохотливость Йэкака пропала. Онъ угрюмо отодвинулся къ стѣнѣ и не только не хотѣлъ разсказывать больше, но не отвѣтилъ даже на мой вопросъ относительно вѣроятности пріѣзда на завтра вышеупомянутаго Коравія Кутылина изъ Крѣпости Собранія (такъ называютъ чукчи Нижне-Колымскъ). Я, впрочемъ, не сталъ настаивать на разспросахъ. Глаза мои слипались. Въ мозгу внезапно возникали смутные и неожиданные обрывки фразъ и образовъ, которые безцеремонно прерывали обычное теченіе моихъ мыслей, потомъ сами заволакивались туманомъ. Еще черезъ десять минутъ мы всѣ спали, какъ убитые, позабывъ Якунина и его погибшее войско.
Мнѣ, впрочемъ, снились письма и газеты, которыхъ я ожидалъ уже два мѣсяца. Митрофанъ съ полночи сталъ ворочаться и стонать. Быть можетъ, ому пригрезилось то самое податное ярмо, которое мѣшало ему завести соблазнявшее его оленье стадо.
Русскій чукча
— Слушай меня, Вэипъ! Я хочу говорить! У меня есть слова для васъ, таньги!.. — Я съ удивленіемъ посмотрѣлъ на говорившаго. То былъ Етынькэу, второй сынъ нашего хозяина Номгатли, парень совсѣмъ молодой, безусый и, къ тому же, не имѣвшій жены, которому вовсе не приличествовало обращаться въ такомъ тонѣ къ людямъ, сидѣвшимъ на почетномъ мѣстѣ въ шатрѣ его отца.
— Такъ не говорятъ съ гостями! — съ упрекомъ возразилъ Высокій Амулинъ, сѣдой старикъ, сидѣвшій рядомъ со мною, предупреждая мой отвѣтъ. Онъ былъ гостемъ, какъ и мы, и пріѣхалъ вслѣдъ за нами съ послѣдняго стойбища — съ единственною цѣлью лишній разъ напиться чаю, не видѣннаго въ этомъ околоткѣ уже около четырехъ мѣсяцевъ.
Къ Номгатлѣ мы заѣхали случайно по дорогѣ на большой бѣгъ, назначенный черезъ три дня у богатаго стадовладѣльца Экэвіи въ верховьяхъ рѣки Погиндена. Собаки наши устали и, наѣхавъ передъ вечеромъ на шатры Номгатли, стоявшіе при самой дорогѣ, мы рѣшили остановиться и отдохнуть до утра.
— Я хочу говорить! — упрямо повторялъ Етынькэу.
Онъ, видимо, былъ взволнованъ, и для того, чтобы имѣть болѣе простора, поднялся и, покинувъ свое мѣсто на оленьей шкурѣ, всталъ передъ дверью.
— Ну, что жъ, говори! — отвѣтилъ я. — Гдѣ твои слова? будемъ слушать!
— Не мои только слова, — счелъ нужнымъ сказать Етынькэу въ видѣ бѣглаго оправданія, — слова всѣхъ сосѣдей!.. Я скажу тебѣ, а ты передай ихъ ясачному начальнику[135].
134
Порѣчане составляютъ около десятка отдѣльныхъ мелкихъ сообществъ. Самое меньшее изъ нихъ насчитываетъ два десятка душъ обоего пола и только троихъ взрослыхъ работниковъ.