Кителькутъ замялся.
— Или отъ меня будетъ плохой плодъ? — продолжалъ Яякъ. — Или я не могу отплатить взаимно? Придите къ Щелеватому холму! На моемъ стойбищѣ много женщинъ, — ни одна не скажетъ: нѣтъ.
Просьба Яяка не заключала въ себѣ ничего необычайнаго. Подобнаго рода взаимно-брачныя отношенія постоянно завязываются у чукчей и соединяютъ участниковъ узами такими же сильными, какъ кровное родство. Чаще всего онѣ заключаются между дальними родственниками и укрѣпляютъ ослабѣвшія родственныя связи.
Но Кителькутъ совсѣмъ не имѣлъ въ виду принять чаунца въ члены своей семьи.
— Къ сожалѣнію, — сказалъ онъ, — у меня нѣтъ женщинъ. Одна жена, да и та стара. Сообщаться молодымъ со старухами — грѣхъ.
— А дочь? — возразилъ Яякъ. — Она прежде была дѣвка, вольная; а теперь ея радость — въ рукахъ мужчины.
— Но не въ моихъ! — сказалъ старикъ. — Я ее отдалъ другому.
— Пусть! — сказалъ Яякъ. — Союзники нужны молодымъ, а не старымъ. Можетъ мнѣ и вотъ этотъ быть брачнымъ товарищемъ. — И онъ указалъ рукой на Коравію, сидѣвшаго на противоположной сторонѣ. Янта, при этомъ жестѣ, быстро попятилась и спряталась за спиной своего жениха. Она смертельно боялась огромнаго чаунца, и теперь, когда онъ заявлялъ такое прямое притязаніе на ея любовь, съ ужасомъ думала, что мужчины могутъ и уступить его просьбѣ. Она украдкой приводила въ порядокъ свою одежду, питая смутное намѣреніе, при неблагопріятномъ поворотѣ дѣла, выскочить изъ полога и изъ шатра и бѣжать, куда глаза глядятъ, на зло вьюгѣ, свирѣпствовавшей вокругъ.
— Я еще не взялъ ее, — сказалъ Коравія въ отвѣтъ на предложеніе Яяка. — Еще дѣвушка, не жена!.. Самъ живу въ шатрѣ тестя.
— Я развѣ вамъ мячъ, — сердито крикнулъ Яякъ, — чтобы перекидывать отъ одного къ другому? Воинъ — не игрушка! Одинъ говоритъ: не моя; другой говоритъ: не моя. Ну, если ничья, пусть я возьму. — И онъ сдѣлалъ такое движеніе, какъ будто хотѣлъ протянуть руку въ сторону Янты.
Коравія быстро подвинулся и окончательно заслонилъ собою невѣсту.
— Или ты хочешь силою пріобрѣсти родство? — возразилъ онъ. — Если мы не хотимъ… Должно быть, считаешь насъ всѣхъ бабами? Тогда не нужно просить о союзѣ.
Нуватъ вдругъ повернулся и сѣлъ на шкурѣ.
— И зачѣмъ ты у насъ просишь? — сказалъ онъ громко, обращаясь къ Яяку. — Проси у Уквуна; онъ — братъ твой, и у него двѣ жены!..
Насмѣшка была очевидна. Родственный союзъ съ такимъ человѣкомъ, какъ Уквунъ, никому не могъ льстить, а изъ женъ его одна была дряхлая старуха, а на другой лежало клеймо отверженія. Яякъ съ угрожающимъ видомъ протянулъ руку. Еще минута, и въ тѣсномъ помѣщеніи полога завязалась бы общая драка. Но въ эту минуту въ переднемъ шатрѣ послышался трескъ и стукъ паденія какихъ-то твердыхъ предметовъ на мерзлую землю. Что-то быстро захлопало, какъ огромный парусъ. Порывъ вьюги ворвался въ шатеръ и пролетѣлъ изъ угла въ уголъ. Послышался грохотъ и звонъ, какъ будто круглый желѣзный предметъ покатился по землѣ и ударился о дерево.
Мужчины кое-какъ натянули кукашки и выскочили вонъ. Оказалось, что порывъ вѣтра сорвалъ одну изъ шатровыхъ полъ и сломалъ лѣвый пятникъ, который былъ тоньше другихъ. Обломки шеста и длинная деревянная дуга, поддерживавшая стѣнку шатра, валялись на землѣ. Вѣтеръ, ворвавшись въ шатеръ, уронилъ котельный треногъ прямо на голову Вельвуны, но, къ счастью, не ушибъ ее; только вся вода, приготовленная ею на утро, вылилась прочь, а котелъ упалъ на землю и откатился въ уголъ, подъ сани.
Для того, чтобы исправить безпорядокъ, нужно было достать новый шестъ. Коравія вылѣзъ на дворъ и ощупью сталъ рыться въ грудѣ деревянныхъ обломковъ позади шатра. Другіе связывали порванныя веревки и натягивали кожу шатра на старое мѣсто. Прошло около часа, пока имъ удалось исправить весь ущербъ, произведенный вѣтромъ.
— Наргинэнъ сердится, — сказалъ Уквунъ, когда они вернулись, наконецъ, въ пологъ. — Собрались шаманить, а стали драться. Еще счастье, что весь шатеръ не упалъ на голову.
Всѣ молчали.
Бубенъ лежалъ подъ потолкомъ на деревянной грядкѣ. Уквунъ снялъ его, испробовалъ звонкость оболочки колотушкой изъ китоваго уса и приготовился приступить къ священнодѣйствію.
Шаманское дѣйствіе было въ полномъ разгарѣ. Обѣ лампы были погашены и въ пологѣ было темно, какъ въ гробу; но темнота эта жила и какъ будто двигалась, вся переполненная звуками. Частый и дробный стукъ колотушки раздавался, какъ набатъ.
Уквунъ надрывался отъ усердія, извлекая изъ своего горла самые странные и сложные напѣвы: подражалъ храпу моржа и клекоту орла, рычалъ медвѣдемъ и гоготалъ гагарой, завывалъ въ унисонъ вьюгѣ, бушевавшей на дворѣ. Но напрасно слушатели кричали: — Гычь, гычь! Правда! — поощряя его и вмѣстѣ съ тѣмъ стараясь выставить передъ призываемыми духами его силу въ болѣе выгодномъ свѣтѣ. Духи бури, пролетавшей мимо, не обращали, повидимому, никакого вниманія на его призывъ и никакъ не хотѣли задержаться на минуту и откликнуться. Быть можетъ, имъ хотѣлось еще потѣшиться надъ беззащитной тундрой, и они не одобряли затѣи Уквуна, клонившейся къ ихъ умиротворенію.