Каждую фразу своего заклинанія Уквунъ повторялъ трижды, сопровождая ее самыми вычурными переливами тоновъ, какіе только могъ произвести его голосъ. Колотушка стучала въ натянутую кожу бубна съ такой силой, что можно было удивляться, какъ она не порветъ эту тонкую и непрочную оболочку.
— Съ подвѣтренной стороны къ моему шатру подошелъ быкъ съ семивѣтвистыми рогами, — продолжалъ Уквунъ. — Нюхаетъ горечь моего дыма, вдыхаетъ запахъ моего логовища… Повези меня на долгій поискъ, обскачу всѣ земли, осмотрю тундры и хребты, отыскивая шатеръ, поставленный его женой…
— Старый моржъ одынецъ заснулъ на льдинѣ, зацѣпившись клыками за край тороса[36]… Понеси меня черезъ широкое море! Осмотрю всѣ заливы и глубокія заводи, отыскивая пологъ, развѣшенный его женой.
— Сѣрая сова съ широкими крыльями ищетъ пищи среди трещинъ убоя!.. На ея крыльяхъ полечу на поискъ, обыщу девять небесъ и девять разныхъ міровъ, чтобы найти костеръ, разведенный его женой.
— Гдѣ ты? Гдѣ ты? — завопилъ Уквунъ неистовымъ голосомъ. — Явись, явись, явись!..
Въ сторонѣ полога, противоположной Уквуну, послышался какой-то необыкновенный звукъ, похожій на истерическую икоту.
Янта вздрогнула и крѣпче прижалась къ жениху, такъ какъ звукъ раздавался какъ разъ надъ ея головой.
Вслѣдъ за первымъ звукомъ послышался другой, и непосредственно за этимъ раздалось такое оглушительное фырканье, что оно заглушило даже стукъ колотушки Уквуна, неистовствовавшей въ противоположномъ углу. Духъ свѣжаго вѣтра, очевидно, чувствовалъ себя не особенно хорошо въ душной атмосферѣ полога. Когда фырканіе, наконецъ, прекратилось, надъ головой людей поплылъ отрывистый рядъ странныхъ, дрожащихъ, задыхающихся, почти судорожныхъ звуковъ, которые пытались складываться въ короткія и непонятныя слова[37].
— Котэро, тэро, муро, коро, поро! — силился выговорить духъ на какомъ-то неизвѣстномъ языкѣ.
Уквунъ на минуту прекратилъ барабанный бой.
— Что? — сказалъ онъ, обращаясь къ невѣдомому существу, говорившему въ темнотѣ.
— Поро! — сказалъ духъ.
— Ко! (не понимаю), — отвѣтилъ Уквунъ.
— Поро! поро! — продолжалъ духъ съ оттѣнкомъ нетерпѣнія. Онъ, повидимому, особенно настаивалъ на этомъ словѣ.
— Отъ рожденія своего я глупъ, — съ сокрушеніемъ сказалъ Уквунъ. — Предъ языкомъ духовъ имѣю заткнутыя уши. Если бы вы говорили понятными словами!..
— Поро! — отвѣчалъ упрямо духъ. Онъ, очевидно, не хотѣлъ произносить никакого другого слова.
— Ухъ! — сказалъ Уквунъ съ отчаяніемъ. — Умъ мой грубъ для пониманія. Если бы привести толкователя, его мудрость дала бы помощь.
По обычаю чукотскихъ шамановъ, онъ просилъ духовъ призвать переводчика для того, чтобы передать языкъ заоблачныхъ сферъ въ обыкновенныхъ человѣческихъ словахъ.
Порывъ вѣтра опять пронесся сквозь пологъ, но на этотъ разъ не прошелъ сквозь, а задержался у той стѣнки, откуда недавно раздавался голосъ духа.
— Вотъ я пришелъ! — послышался новый голосъ. — Пришелъ я! Пришелъ. Да! Говорите, чего хотите! Я хочу торопиться!
Новый посѣтитель говорилъ на чукотскомъ языкѣ; но тембръ его голоса поразительно походилъ на голосъ духа, говорившаго раньше. Это былъ все тотъ же беззвучный, задыхающійся шопотъ, съ трудомъ выходившій изъ невидимаго горла и успѣвавшій произносить только первую половину словъ. Вторая половина терялась въ фырканьи и сопѣніи, и слушателю предоставлялось самому возстановлять смыслъ произносимой рѣчи.
— Котэро, тэро, поро! — заговорилъ первый духъ, успѣвшій перемѣститься влѣво и теперь осѣнявшій голову Яяка.
— Онъ говоритъ: я Духъ Милосердія![38] — давился и захлебывался переводчикъ. — Если живете мирно, не затѣвайте ссоръ!
Кителькутъ, сидѣвшій недалеко отъ Уквуна, шумно перемѣнилъ свое положеніе. Въ словахъ таинственнаго гостя содержался неопредѣленный намекъ на его споръ съ пріѣзжимъ чаунцомъ.
— Маынра кули, рэтыкъ, потэро, котэто, тэро! — заговорилъ первый духъ.
— Онъ говоритъ, — сказалъ переводчикъ, — я Духъ Милосердія. Если другъ друга не жалѣете, то зачѣмъ вамъ промыселъ?..
Теперь духи, повидимому, намекали на неравномѣрное распредѣленіе жира на стойбищѣ. Какъ всегда бываетъ въ такихъ случаяхъ, они хотѣли оказать покровительство тому человѣку, который являлся посредникомъ передъ ихъ лицомъ. Несмотря на неопредѣленность, намеки духовъ были, однако, такъ хорошо понятны всѣмъ слушателямъ, какъ будто были выражены самыми ясными словами.
36
37
Сущность чукотскаго шаманства заключается въ чревовѣщаніи, причемъ многіе шаманы достигаютъ большого искусства, подражая, кромѣ членораздѣльной рѣчи, также и крикамъ разныхъ животныхъ, шуму бури и т. п. Съ другой стороны, почти каждый старикъ является до нѣкоторой степени шаманомъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и чревовѣщателемъ. Всѣ приведенныя заклинанія составляютъ переводъ съ чукотскаго.