Шаманство.
Онъ находился въ состояніи сильнѣйшаго возбужденія. Голосъ его дрожалъ и вибрировалъ, фразы перемежались истерическими вздохами. Ему какъ будто не хватало воздуха и, протягивая послѣдній слогъ заключительнаго слова фразы, онъ вдругъ рѣзко обрывалъ его, дѣлалъ глубокій и жадный глотокъ воздуха и только тогда переходилъ къ слѣдующей фразѣ.
— Я поднимался за предѣлы вселенной, — говорилъ Нуватъ, — ноги мои топтали изнанку неба; глаза мои видѣли шатры верхнихъ странъ; прильнувъ къ своей ладьѣ, я носился надъ невѣдомыми странами; незримый, я смотрѣлъ…
— Я видѣлъ, какъ ущербленный мѣсяцъ столкнулся съ нарождавшимся, и одинъ изъ нихъ упалъ мертвымъ…
— Я видѣлъ, какъ Восходъ и Закатъ состязались, прыгая взапуски черезъ черное ущелье, утыканное острыми осколками костей…
— Я видѣлъ, какъ играли въ мячъ люди сполоховъ…[41] Ноги ихъ не знаютъ покоя… Снѣгъ подъ ихъ ногами переливается огнемъ.
— Я видѣлъ дочерей Разсвѣта, одѣтыхъ въ испещренное платье. Воротъ ихъ опушенъ солнечнымъ лучомъ. Отверстія рукавовъ наполнены сіяніемъ.
— Я видѣлъ Владычицу міра, Богатую Женщину, сидящую на грудѣ бобровъ… Изъ ноздрей ея при каждомъ вздохѣ выходитъ по десяти бобровъ, и она складываетъ ихъ въ сумы и раскладываетъ по сторонамъ, воздвигая пестрый шатеръ…
— Я видѣлъ красоту верхняго міра, но Наргинэнъ мнѣ сказалъ: не будь здѣсь, спустись!
— Я спустился до глубины третьей бездны, гдѣ живутъ тѣни всего сущаго, — говорилъ Нуватъ.
— Я видѣлъ тѣнь нашей земли, призракъ моря, отраженіе прибрежныхъ скалъ… Души нашихъ шатровъ спустились туда прежде меня и прильнули къ утесу между разбросанными камнями.
Слушатели сидѣли, затаивъ дыханіе. Передъ глазами ихъ воочію развертывались новыя и странныя картины, описываемыя Нуватомъ; онѣ носились вмѣстѣ съ нимъ надъ вселенскими безднами, прицѣпившись къ скользкимъ ручкамъ утлаго челнока-бубна.
— Люди мертваго племени приносили жертвы за шатрами, — продолжалъ Нуватъ. — Огонь ихъ костра поднимался вверхъ тонкимъ столбомъ, не имѣющимъ дыма. Я подошелъ и сталъ ѣсть вмѣстѣ съ ними.
— Вотъ примчались двое съ полуночной стороны. Они пріѣхали на пестрыхъ оленяхъ. Подстилки ихъ саней отрепаны отъ долгой ѣзды. Копыта оленей стерлись отъ скачки. Я посмотрѣлъ на нихъ, умъ мой смутился, и тѣло мое ослабѣло и стало, какъ вода.
— Отчего глаза ихъ обращены назадъ? — спросилъ я, — брюхо оленей распорото, кишки волочатся сзади?
— Когда они подъѣхали къ костру, я увидѣлъ ихъ лица. У одного была веревка на шеѣ; глаза его были глазами Катыка, шея его была шеей удавленника. Кого они искали среди подземныхъ жителей?.. Снѣгъ сталъ таять и потекъ, какъ кровь; цѣлое озеро натекло между шатрами.
— Кровь, кровь! — закричалъ Нуватъ, внезапно возвысивъ голосъ. — Я вижу кровь на столбахъ нашего дома.
Присутствующіе снова вздрогнули. Слова Нувата, повидимому, уже не относились къ области его видѣній.
— Какая кровь? — спросилъ Коравія неувѣренно.
— Тамъ въ шатрѣ на столбахъ свѣжее пятно, — крикнулъ Нуватъ. — Пустите! Я хочу посмотрѣть.
И онъ стремительно бросился впередъ и выскочилъ въ переднее отдѣленіе шатра.
Яркій свѣтъ ударилъ ему въ глаза и на мгновеніе ослѣпилъ его. Вельвуна, проснувшись у полупогасшаго костра, теперь подбросила охапку дровъ. Пламя пылало и поднималось неправильными языками къ тремъ толстымъ столбамъ, сходившимся вверху и составлявшимъ основу Кителькутова жилища.
Коравія послѣдовалъ за своимъ товарищемъ.
— Ну, гдѣ же кровь? — говорилъ онъ съ удивленіемъ. — Смотри, столбы чисты.
Но Нуватъ, при свѣтѣ огня внезапно очнувшійся отъ своихъ грезъ къ сознанію дѣйствительности, и самъ не понималъ своего предыдущаго порыва.
— Мнѣ холодно! — сказалъ онъ вмѣсто отвѣта. — Войдемъ въ пологъ!
Коравія зажегъ лучинку у костра и унесъ ее съ собой. Теперь, когда очарованіе было нарушено, можно было зажечь лампу въ темнотѣ полога. Выходка Нувата, впрочемъ, не произвела на слушателей особенно глубокаго впечатлѣнія. Лицо Кителькута было совершенно спокойно. Эти люди, существовавшіе плодами охоты, слишкомъ привыкли видѣть и проливать кровь, чтобы лишнее упоминаніе о ней могло разстроить имъ нервы.
Мысли ихъ, повидимому, отклонялись совсѣмъ въ другую сторону.
— А что же вѣтеръ? — спросилъ Яякъ съ разочарованіемъ въ голосѣ. — Ты развѣ не видѣлъ духа вѣтровъ?