— Гдѣ Яякъ? — спросилъ Нуватъ.
— Уѣхалъ! — тихо сказалъ старикъ. Онъ смотрѣлъ себѣ подъ ноги и избѣгалъ поглядѣть въ лицо Нувату.
— Зачѣмъ вы допустили перебить нашу семью? — спросилъ Нуватъ. Тонъ его голоса былъ совершенно спокоенъ.
— Я немощный старикъ, а тамъ женщины! — сказалъ Уквунъ, указывая рукой сперва на себя, а потомъ внутрь шатра.
— Вы даже не выходили наружу! — сказалъ Нуватъ. По множеству мелкихъ признаковъ, онъ могъ теперь опредѣлить весь ходъ убійства такъ ясно, какъ если бы самъ присутствовалъ при немъ.
— Я боленъ! — сказалъ Уквунъ. — Насилу хожу.
Онъ дѣйствительно, шатался и съ трудомъ держался на ногахъ, опираясь на посохъ. Нуватъ покачалъ головою.
— Пусть же не говорятъ люди, что дѣти Рожденнаго сукой ушли изъ этого свѣта безъ свиты! — сказалъ онъ.
Семья Кителькута вела свою родословную отъ Амлю, рожденнаго черной сукой на берегу земли Нэтэнъ. Уквунъ поднялъ голову и въ первый разъ посмотрѣлъ въ лицо Нувату. Онъ увидѣлъ, что рѣшеніе Нувата непоколебимо. Его грязно-смуглыя щеки поблѣднѣли до самой глубины морщинъ. Онъ какъ будто еще постарѣлъ на десять лѣтъ. Однако, онъ сохранилъ внѣшнее спокойствіе.
— Что же! — сказалъ онъ. — Я и такъ старъ. Если я сталъ тебѣ дичью, кончай скорѣе!
Слова эти заключали въ себѣ формулу добровольной смерти. Уквунъ предпочиталъ получить смертельный ударъ, какъ многіе изъ его предковъ, съ собственнаго своего согласія, чѣмъ биться и трепетать подъ ножомъ, какъ убиваемый олень.
— Ну! — коротко сказалъ Нуватъ.
Уквунъ перетащилъ шкуру, служившую ему подстилкой, къ самому порогу и, обвязавъ себѣ лицо платкомъ, усѣлся на ней. Посохъ онъ положилъ рядомъ съ собою. Онъ закрылся полою шатровой оболочки, какъ покрываломъ, и его почти совсѣмъ не было видно.
— Давай! — сказалъ онъ глухо.
Нуватъ протянулъ ему лезвее копья. Уквунъ ощупалъ его руками.
— Можешь! — послышался голосъ изъ-подъ покрывала.
Онъ наставилъ остріе копья противъ своего сердца. Нуватъ съ силою нажалъ копье; два бѣлыхъ сапога вдругъ показались изъ-подъ покрывала и сдѣлали нѣсколько судорожныхъ движеній, какъ будто собираясь встать, потомъ вытянулись неподвижно на шкурѣ. Нуватъ выдернулъ копье и бросилъ его въ сторону. Старикъ недаромъ сѣлъ поперекъ входа. Онъ хотѣлъ заградить убійцѣ входъ въ свое жилище и спасти своихъ женъ. Но Нуватъ рѣшилъ, что и матери его тоже нужны спутницы. Не желая переступать черезъ тѣло старика, онъ вынулъ изъ-за пояса ножъ и сдѣлалъ широкій разрѣзъ въ лѣвой стѣнѣ шатра, потомъ проскользнулъ туда такъ же быстро и неслышно, какъ пробирается горностай по мышинымъ галлереямъ подъ снѣгомъ. Черезъ минуту изъ шатра раздался отчаянный вопль Анеки, прервавшійся на половинѣ. Вельвуна даже не крикнула ни разу.
Когда Коравія прискакалъ на своихъ собакахъ, все уже было кончено. Нуватъ стоялъ у входа въ задній шатеръ.
Коравія по дорогѣ успѣлъ приблизительно узнать отъ Янты о томъ, что произошло въ шатрѣ Кителькута. Несмотря на свое разстройство, онъ удивился, видя Нувата неподвижно стоящимъ передъ заднимъ шатромъ.
— Гдѣ другіе люди? — спросилъ онъ своего шурина, подходя къ нему.
Нуватъ не отвѣчалъ. Онъ продолжалъ пристально смотрѣть на одну и ту же точку. Прослѣдивъ взглядъ своего товарища, Коравія увидѣлъ двѣ неподвижныя ноги въ бѣлыхъ сапогахъ, торчавшія поперекъ входа. Онъ догадался, что онѣ принадлежатъ Уквуну.
— Кто его? — спросилъ онъ съ ужасомъ.
Нуватъ нетерпѣливо передернулъ плечами.
— Всѣхъ? — тихо спросилъ Коравія.
Нуватъ кивнулъ головой.
— Зачѣмъ? — спросилъ Коравія.
— Развѣ дѣти Рожденнаго сукой должны уйти изъ этого свѣта безъ спутниковъ? — сказалъ Нуватъ почти въ тѣхъ же выраженіяхъ, что и недавно передъ этимъ.
— Пусть! — сказалъ Коравія. — Но гдѣ Яякъ?
— Я видѣлъ это! — сказалъ Нуватъ, не отвѣчая на вопросъ. — Когда на своемъ кораблѣ я перелеталъ изъ вселенной во вселенную и ноги души моей попирали небесную твердь, я видѣлъ это. Кругомъ меня неслись облака багроваго свѣта. Кровавые сполохи разстилались отъ запада до востока. Призраки блестящимъ желѣзомъ убивали другъ друга. Когда я вернулся, всѣ столбы моего шатра были испачканы кровью, лицо моего отца было, какъ лицо мертвеца. Наргиненъ показалъ мнѣ все, но я не хотѣлъ смотрѣть, какъ слѣдуетъ.
— Яякъ, Яякъі — говорилъ Коравія, занятый своей мыслью.