Чукчи были увѣрены, что въ русской землѣ есть бѣлыя скалы, откуда выламываютъ сладкій сахаръ.
— А что? — спросилъ несмѣло Эуннэкай, который успѣлъ возвратиться съ водой и прилаживалъ котелъ у костра на длинной палкѣ. — На сахарныхъ скалахъ мохъ ростетъ?..
— Видишь! — присвистнулъ Кутувія. — Оленолюбивое сердце! Мохъ вспомнилъ! Ну, ужъ если ростетъ мохъ, то должно быть тоже сладкій.
— А сердитая вода? — спросилъ Эуннэкай задумчиво. — Она что?
— Огонь! — сказалъ Кутувія также увѣренно. — Размѣшанъ въ рѣчной водѣ… Русскіе шаманы дѣлаютъ.
— Правда! — подтвердилъ Каулькай. — Зажги ее, такъ вся сгоритъ! Останется только простая вода! Я видалъ!
— Сила ея отъ огня! — продолжалъ Кутувія. — Она жжетъ сердце человѣка! Есть ли что сильнѣе огня?
— Мудры русскіе шаманы! — сказалъ Эуннэкай. — Воду съ огнемъ соединяютъ въ одно!
Воображеніе всѣхъ троихъ на минуту перенеслось къ чудесной странѣ, откуда привозятъ такія диковинныя вещи; котлы и ружья, черные кирпичи чаю и круглые сахарные камни, ткани, похожія по ширинѣ на кожу, но тонкія, какъ древесный листъ, и расцвѣченныя разными цвѣтами, какъ горные луга весною, и многое множество другихъ дивъ, происхожденіе которыхъ простодушные полярные дикари не могли примѣнить ни къ чему окружающему.
— Эйгелинъ говоритъ, — медленно сказалъ Эуннэкай, — что Солнечный Владыка живетъ въ большомъ домѣ, гдѣ стѣны и полъ сдѣланы изъ твердой воды, которая не таетъ и лѣтомъ — ну вродѣ, какъ тен-койгинъ[85]. А подъ поломъ настоящая вода, въ ной плаваютъ рыбы, а Солнечный Владыка смотритъ на нихъ. И потолокъ такой же, и солнце весь день заглядываетъ туда сквозь потолокъ, но лицо Солнечнаго Владыки такъ блеститъ, что солнце затмѣвается и уходитъ прочь!.. Я посмотрѣлъ бы!..
— Ты посмотрѣлъ бы! — сказалъ Кутувія съ презрѣніемъ. — А на тебя посмотрѣли бы тоже, или нѣтъ? А что сказалъ бы Солнечный Владыка, когда увидѣлъ бы тебя? Какой грязный народъ живетъ тамъ, за большой рѣкой? А?
Каулькай радостно заржалъ, откинувъ голову назадъ. Мысль о встрѣчѣ Кривоногаго съ Солнечнымъ Владыкой казалась ому необычайно забавною.
— Безумный! — сказалъ онъ ему, успокоившись отъ смѣха. — Тоже захотѣлъ, на ту землю! Тамъ такъ жарко, что рыба въ озерахъ лѣтомъ сваривается и русскіе хлебаютъ уху ложками прямо изъ озера. Развѣ олени могли бы перенести такой жаръ? Охромѣли бы! Передохли бы! А что станется съ чукчей безъ оленьяго стада?
— Что станется съ чукчей безъ оленьяго стада? — повторилъ Кутувія, какъ эхо. — Смотри, Эуннэкай! Олени опрокинутъ твой котелъ!
Дѣйствительно олени такъ и лѣзли въ огонь, не обращая вниманія на близость человѣка, къ которому въ другое время они относятся недовѣрчиво. Вѣтеръ улегся такъ же внезапно, какъ и явился, и комариная сила мгновенно воспрянула отъ своего короткаго бездѣйствія. Комаровъ было такъ много, что казалось, будто они слетѣлись сюда со всего свѣта. Изъ края въ край надъ огромнымъ стадомъ мелькали черныя точки, словно подвижные узлы странной сѣти, наброшенной на міръ и ежеминутно измѣнявшей свой видъ. Большіе оводы появлялись тамъ и сямъ въ петляхъ этой сѣти, кидаясь изъ стороны въ сторону рѣзкими угловатыми движеніями, одно изъ которыхъ неминуемо заканчивалось на чьей нибудь злополучной спинѣ. Со стороны казалось, будто кто-то швыряетъ въ оленей мелкими камешками.
Оводы были еще страшнѣе комаровъ. Едва почувствовавъ прикосновеніе овода къ своей кожѣ, олень испуганно вздрагивалъ и начиналъ мотаться, становиться на дыбы, лягаться задними ногами, усиливаясь прогнать мучителя. Но оводъ сидѣлъ плотно на мѣстѣ, не нанося, впрочемъ, оленю никакого непосредственнаго вреда, но тщательно приклеивая къ волосамъ оленьей шерсти множество мелкихъ яичекъ, изъ которыхъ должны были черезъ два, три дня вылупиться маленькіе бѣлые червячки, глубоко пробивающіе оленью кожу, чтобы сдѣлать себѣ гнѣздо въ живомъ мясѣ. Кромѣ крупныхъ оводовъ были другіе — мелкіе, съ цвѣтнымъ полосатымъ брюхомъ и короткими прозрачными крыльями. Движенія ихъ были гораздо проворнѣе. Они не старались усѣсться на оленью спину, а, подлетая къ носу животнаго, брызгали ему въ ноздри тонкой струей жидкости, заключавшей въ себѣ множество мелкихъ, но чрезвычайно вертлявыхъ червячковъ, не больше самой мелкой булавочной головки. Почувствовавъ у себя въ носу предательскую струю, олени принимались отчаянно чихать и тереться носомъ объ землю, что, конечно, нисколько не помогало имъ освободиться отъ червячковъ, которые поспѣшно пробирались въ самое горло, чтобъ тамъ замуроваться въ хрящъ.
85
Слова ледъ и стекло по-чукотски тождественны. Тен-койгинъ — стеклянная чаша, т. е. стаканъ.