Дѣйствительно, я встрѣтилъ стараго Такэ нѣсколько дней тому назадъ на сосѣднемъ стойбищѣ, и изъ его устъ записалъ имена его домочадцевъ, но я не имѣлъ никакого понятія о томъ, что прямо предо мной торчитъ голова его сына.
— Зачѣмъ ты записываешь имена маленькихъ дѣтой? — продолжалъ Авжольгинъ. — Отъ этого можетъ быть, вредъ!..
Я хотѣлъ начать длинное и утомительное объясненіе, но пріятели мои, слышавшіе его уже нѣсколько разъ, не дали мнѣ раскрыть рта.
— Ты чего? — напустились они на вопрошателя. — Развѣ этотъ плохъ? Этотъ хорошъ!..
— Это не ко вреду! Это для жизни, это для счастья! Солнечный Владыка желаетъ узнать имена здѣшнихъ жителей, всѣхъ — и женщинъ, и дѣтей… Онъ говоритъ: Если я отецъ, почему-же я не знаю, какъ зовутъ моихъ дѣтей? Онъ хочетъ узнать, сколько кому нужно посылать товаровъ: чаю, табаку и тканей!..
Послѣднее соображеніе было, впрочемъ, произведеніемъ ихъ собственной изобрѣтательности.
Авжольгинъ замолчалъ. Я опять сталъ перелистывать списки. Митрофанъ, сидѣвшій у входа, возбудилъ неожиданный вопросъ.
— А что? — спросилъ онъ меня. — Тылювію-то какъ записалъ, мужчиной или женщиной?..
Я дѣйствительно затруднился, какую отмѣтку сдѣлать противъ имени «превращенной» въ графѣ о полѣ.
— А ты какъ думаешь? — обратился я полушутя къ Этынькэу за разрѣшеніемъ недоумѣнія.
— Ко! — тотчасъ-же отвѣтилъ Этынькэу. — Я не знаю! Похожа на женщину!..
— А почему у ней усы на верхней губѣ? — насмѣшливо возразилъ Митрофанъ. — Ты развѣ не видалъ?..
— Коккой! — со страхомъ отвѣтилъ Этынькэу. — Я не приглядывался. Для меня великій страхъ смотрѣть на такое лицо.
— Отчего страхъ? — безпечно возразилъ Митрофанъ, тряхнувъ головой. — Я не боюсь!
— Не говори! — сказалъ Этынькэу, понизивъ голосъ. — Вотъ моего старшаго брата такая сдѣлала хромымъ.
— Да вы что насъ спрашиваете? — задорно сказалъ Амрилькутъ. — Хотите знать, — спросите у нея самой!..
Я, впрочемъ, заранѣе собирался провести эту ночь въ шатрѣ Тылювіи и счелъ эту минуту наиболѣе удобной для того, чтобы разстаться съ хозяевами. Виськатъ и ея сестра, только что втащившія въ пологъ кипящіе чайники съ чаемъ, узнавъ, что я хочу отправиться къ Тылювіи, стали меня удерживать.
— Зачѣмъ ты пойдешь? — говорили они, — что пить станешь? У нихъ нѣтъ даже чайнаго котла!..
— Я возьму этотъ! — сказалъ я, указывая на небольшой походный чайникъ, принадлежавшій мнѣ.
— Смотри! — сурово сказала Раутына. — Если тамъ повѣсишь чайникъ надъ огнемъ, назадъ его не приноси!..
Въ качествѣ старухи, Раутына была ревностной блюстительницей чистоты домашняго очага, который считается оскверненнымъ, если къ нему попадаетъ какой-нибудь предметъ, находившійся въ общеніи съ очагомъ чужой семьи.
Несмотря на предостереженіе, я подхватилъ свой чайникъ и отправился къ шатру Ятиргина. Однако, у входа я остановился въ нѣкоторомъ недоумѣніи. Огонь на очагѣ былъ погашенъ, и обгорѣлыя головни разбросаны вокругъ. Въ наружной половинѣ шатра никого не было. Обитатели уже успѣли забраться въ свое гнѣздо и теперь ужинали или ложились спать. Вторгнуться къ нимъ безъ предупрежденія не соотвѣтствовало даже обычной безцеремонности полярной жизни. Къ счастью, голосъ хозяина вывелъ меня изъ затрудненія.
— Кто тамъ? — спросилъ онъ изнутри. — Кто пришелъ?
— Гость! — отвѣтилъ я.
— Кто ты?.. — повторилъ Ятиргинъ.
— Гость, Вэипъ, пишущій человѣкъ!
— Войди! — сказалъ Ятиргинъ.
Я немедленно распростерся по землѣ и, проползши подъ входной полой, очутился въ пологѣ.
Хозяева только-что поужинали. Ятиргинъ собирался закурить трубку и усердно ковырялъ мѣдной заправкой закопченный деревянный мундштукъ, чтобы добыть немного нагару.
Табаку у него не было, какъ и у всѣхъ кавралиновъ, уже полгода. Я поспѣшилъ предложить ему листокъ изъ табачнаго мѣшка, который я всегда носилъ въ карманѣ для угощенія чукчей. Онъ жадно схватилъ его и немедленно принялся крошить на небольшой дощечкѣ, потомъ наскоблилъ сырого дерева и, смѣшавъ оба ингредіента, набилъ трубку и съ наслажденіемъ закурилъ.
— Крѣпкій табакъ! — похвалилъ онъ. — Уже шестой мѣсяцъ горькаго не пробовалъ!..
Тылювія съ ожесточеніемъ скоблила ногтями деревянное корыто, въ которомъ недавно помѣщалось мясо, тщательно облизывая буроватую грязь, приставшую къ пальцамъ. Звукъ этого скобленія напоминалъ треніе стального напилка о сухое дерево. Кромѣ супружеской четы, въ пологѣ былъ еще неуклюжій мальчикъ лѣтъ 16, съ круглымъ лицомъ, чернымъ, какъ голенище, и такими оттопыренными губами, какъ будто онъ постоянно собирался свиснуть. То былъ братъ Ятиргина, Китувія, который пришелъ вмѣстѣ съ нимъ изъ Энурмина, чтобы помогать въ дорогѣ, но собирался остаться у Акомлюки въ качествѣ кандидата въ женихи, который долженъ работать и стеречь стадо, пока его признаютъ годнымъ въ мужья. Предметомъ его искательствъ была Нулинга, двоюродная сестра Акомлюки, костлявая, худая, и, вдобавокъ кривая на одинъ глазъ дѣвка, которую никто не хотѣлъ сватать изъ-за ея безобразія. Она была почти вдвое старше Китувіи, но при заключеніи чукотскихъ браковъ это не составляетъ препятствія, если дѣло идетъ о томъ, чтобы бѣдному искателю вступить въ семью богатыхъ стадовладѣльцевъ.