— Вот это настоящая дикость! — воскликнул Роберт Карпентер.
— Что тут поделаешь? — пожал плечами Меленский. — Ведь каждый приезжающий сюда тангитан чувствует себя прежде всего носителем высшей культуры, не говоря уже о том, что совершенно убежден в изначальном своем превосходстве. Даже последний изгой, выгнанный отовсюду, освободившийся зек, какой-нибудь сексуальный маньяк, соблазненный скабрезными рассказами о якобы широко распространенном на Чукотке обычае уступать гостю свою жену, считает себя выше местных. К ним надо прибавить полчища чиновников. Ведь бюрократия на Чукотке строилась по общесоюзной схеме. Сначала должен существовать партийный аппарат, потом аппарат советской власти, за ним комсомол, управления почти всех министерств от водного хозяйства до шоссейного. Дорог в Чукотском районе всего тридцать километров, а существует целый аппарат — начальник, его заместитель, секретарь, бухгалтерия, инженерный отдел, потом профком и так далее… Все эти люди сегодня оказались не у дел. И они тайно надеются, что в конце концов эта игра в перестройку кончится и все вернется на круги своя.
— Но, похоже, их надеждам не суждено сбыться, — заметил Роберт.
Ему все больше нравился этот этнически чистый европеец, оказавшийся большим чукчей, чем иные коренные жители этой окраины России, особенно пробившиеся во власть. Он чувствовал внутреннее родство с ним, ощущение того, что они оба живут на предназначенной для них земле. И все эти проблемы, особенно те, от которых зависело будущее коренных народов, непосредственно касались их, одинаково заботили…
— Мы сделаем так, — деловитым тоном предложил Карпентер. — Большую часть средств пустим на покупку снаряжения — суда с быстроходными моторами, оружие, навигационное оборудование… Я связывался с военными из военной базы на острове Кадьяк. Они согласны безвозмездно отдать не только подвесные моторы и устаревшее оружие, но и поделиться запасами продовольствия. По закону эти запасы у них обновляются каждый год, а прежний запас им часто некуда девать. Должен сказать, что наше правительство снабжает своих военных далеко не худшими по качеству и питательности продуктами. Кроме того, я обращусь в благотворительные организации Аляски с просьбой оказать гуманитарную помощь жителям Чукотки. Подключу свою сестру Сьюзен. Она человек энергичный.
— Да, это было бы прекрасно! — воскликнул Меленский.
И впрямь это было бы настоящим спасением для людей, брошенных советским государством на произвол судьбы.
Под утро при попутном ветре поплыли в бухту Кытрын.
Роберт Карпентер стоял на носу вельбота и отмечал на карте приметные мысы, места, где должны быть установлены наблюдательные посты. Берега еще были покрыты зеленью, но кое-где уже пробивалась желтизна и красный, словно ржавчина, каменный мох, покрывающий прибрежные скалы.
Созерцая проплывающие мимо берега, Роберт осознавал, что наконец-то приходит к нему чувство своего места на земле. Подспудное ощущение некоторой собственной неполноценности уступало место чувству уверенной принадлежности к этой земле. Неужели для человека так важно это? Даже дед Роберт Карпентер едва ли мог сказать: вот она, моя родина. Будучи австралийцем, он много лет провел в Америке. Вот бабушка Элизабет, она точно знала, где ее корни. Мама, явная полукровка, так и не могла определить свою этническую принадлежность, как, впрочем, и отец, то ли швед, то ли норвежец, периодически то появляющийся, то исчезающий в Номе, пока окончательно не сгинул неведомо где. Во всяком случае, Роберт Карпентер никогда его не видел, кроме как на фотографии…
Вельбот обогнул слегка выдающийся в море мыс Кытрыткын, проплыл мимо грузового причала и мягко ткнулся носом о галечный берег залива Кытрын, напротив корпусов районной больницы.
Встречающих было всего несколько человек, не считая уже примелькавшихся пограничников, и среди них Роберт увидел с забившимся сердцем Антонину Тамирак.
Глава пятая
Василий Ямрон относился к Антонине как к родной дочери и, даже по сравнению с младшими, особенно выделял ее и баловал. Девочка с малолетства отличалась красотой, и Ямрон надеялся на то, что она получит хорошее образование и, возможно, даже станет учительницей. Сам Василий Иванович закончил Въэнское педагогическое училище в начале пятидесятых, а в те годы для эскимоса из Нувукана это было величайшим достижением. И Ямрон решил устроить свою жизнь по образу и подобию приезжих русских. Прежде всего он запретил говорить в семье на родном языке, изгнал из меню местные продукты и снисходил до моржового и нерпичьего мяса, только если в магазине уже кончалась тушенка или привозная новозеландская баранина. Ямрон много читал, отдавая предпочтение русским классикам. Антонина, еще не умея читать, уже знала наизусть несколько стихотворений Пушкина.