Аркадий Пестеров тосковал по ней. Сьюзен часто снилась ему в его объятиях, и он понимал, что влюбился. Понимал всю безнадежность своего чувства, и тем не менее с нетерпением ожидал встречи с ней.
Пока и намека не было на открытое море на горизонте. Пестеров спрятал в футляр бинокль и поднялся с одного из двух валунов. Странное дело, эти два больших камня, покрытые голубоватым, словно шерсть, мхом, никогда не покрывались снегом, и сидеть на них было не холодно. Именно отсюда шаман Млеткын вознесся в Созвездие Печали, покинув земной мир. Материалист Аркадий Пестеров, глубоко впитавший в себя марксизм-ленинизм в Хабаровской высшей партийной школе, не верил в эти сказки, но каждый раз именно на этом месте ощущал присутствие чего-то загадочного, какое-то излучение пронизывающей пространство силы.
Когда он оглянулся, прежде чем спуститься с утеса, то увидел, как белый горностай поднялся на одни из валунов и повернул мордочку в сторону скованного льдом океана.
На южной стене старой школы кто-то выжег, видимо, через увеличительное стекло: 20 мая полетели утки. Эту надпись Пестеров обнаружил, когда еще был школьником, и сегодня ранним утром он был разбужен шумом пролетающей утиной стаи над домами Улака.
Со старым дробовиком и десятком патронов Пестеров отправился на дальний конец Улакской косы, за домики полярной метеостанции.
В далеком детстве ритуал первой весенней охоты на уток был полон волнующей таинственности. Мальчика будили ранним утром, когда сон был так сладок, полусонного сажали на нарту и отправлялись берегом моря на дальний конец косы. По пути останавливались и приносили жертвы морским богам.
Возвращались поздним вечером. По всему Улаку плыл сытный запах вареного утиного мяса, хорошо накормленные собаки дремали в снежных лежках.
А солнце светило ярко и горячо. Оно лишь ненадолго спускалось за Инчоунский мыс, а потом снова поднималось и с каждым днем набирало силу.
Иногда звонила Сьюзен. Телефон был у Тани Пучетегиной. После каждого разговора Аркадий как-то внутренне подбирался, и тайная надежда зажигалась маленькой искоркой в его сердце.
Он ловил навагу на припае, охотился и изнывал, мысленно торопя природу, чтобы скорее ушел лед.
Наконец очистилось море у старого Нувукана, и два вельбота, поставленные на нарты, отправились охотиться на весеннего моржа. Аркадий, вспомнив, что до пенсии числился в упраздненном совхозе инженером по промыслу, распоряжался, командовал и, наконец, отбыл бить первого моржа в море.
Вернувшись в Улак, он узнал от Тани Пучетегиной, что Сьюзен Канишеро вылетает в Гуврэль, где будет ожидать его.
Однако выбраться из Улака оказалось не так просто. Гражданский вертолет из-за отсутствия горючего не летал. Надежда была только на пограничников. Но для этого надо было ублажить командира заставы и пилота. С командиром заставы Пестеров легко договорился: тот согласился на две пыжиковые шкурки, а летчику был обещан расписанный моржовый бивень.
Сьюзен прилетела вместе с мужем. Это был типичный японец, небольшого роста, с крупными желтыми зубами. Увидев его, Аркадий вдруг обнаружил, что у него начисто улетучилась заочная ревность и зависть к нему. Сьюзен командовала им, как мальчишкой, и Томми Канишеро исполнял все ее приказания не только покорно, но и с видимым удовольствием. Томми, разумеется, по-русски не говорил, и Аркадию приходилось общаться с ним через Сьюзен. Потребовалось совсем немного времени, чтобы убедиться, что Томми человек редкой доброжелательности. Он любил всех! В быту был совершенно неприхотлив и покорно мирился с отсутствием горячей воды, постоянными отключениями электричества, необязательностью местных чиновников, ужасной едой и хамством официантки в единственной столовой Гуврэля. Аркадий понял, что такое отношение Томми Канишеро объяснялось не только его неистребимой доброжелательностью, но и тем обстоятельством, что он именно такой и представлял эту страну и ее жителей. Стало стыдно и обидно. Но что поделаешь — что есть, то есть.