– Где чалился, братишка? – тут же проявил себя Сизый. – Судя по перстням и татуировкам видимым, не простой ты чалдон, дядя. В законе, чай?
– Да и у вас, начальник, тоже руки непростые, заметные, – отпарировал Сомов. – Да и внешность лица – авторитетная.
– Отставить! – рявкнул Ник. – Зарубите, Сомов, у себя на носу: судьба ваша сейчас – только от меня зависит. Скажу расстрелять – через пять минут к стенке поставят. А могу и словечко доброе замолвить, просекаешь?
Сомов только плечами пожал:
– Оно, конечно, понятно. С расстрелом, то есть. А, вот, какие другие варианты имеются? И что для этих других вариантов я совершить должон? Поясните, будьте так добры, начальник.
– Варианты? – Ник демонстративно зевнул. – Только один вариант безальтернативный и существует. Мы на днях в те места думаем наведаться. Если с твоей помощью разберёмся однозначно, что там случилось, настоящих убийц найдём, то и тебе снисхождение будет. Не найдём – не обессудь, лично пристрелю, как пса блохастого. Так что думай, дружок. И требуется от тебя немного: расскажи всё, что знаешь, чётко, доходчиво, все мелочи вспомнив. А ещё – ощущения всякие. Понимаешь?
– Субъективные, например, или же на подсознательном уровне, – важно, голосом Иосифа Виссарионыча, пояснил Банкин, грозно хмуря свои густые брови.
– Вот, про это последнее, – Сомов посмотрел на Банкина с уважительным испугом, – ничего добавить не могу. А так, что же, слушайте. Только прошу – дайте до конца рассказать. А то тут некоторые, – чуть заметно кивнул головой в сторону стоящего позади него лейтенанта, – сразу кулаками в морду лезут, после первых же десяти слов. Да ещё кричат при этом: «Не смей врать, собака! Ещё раз соврёшь – тут же пришибу гниду!». Как же после этого правду говорить? Жить-то хочется, как и всем. Может, вы разберётесь? Ребята, как я погляжу, вы серьёзные, с понятиями, – с надеждой покосился на Лёху.
Лейтенант за его спиной засопел смущённо.
– Я сам-то ростовский, – начал Сомов. – Поэтому и нет ничего удивительного, что в блатные подался. Традиции, так сказать. Нравы опять же. Влияние среды, как дедушка Карл Маркс учит. Но с мокрухой дел никогда не имел. Карманником начинал, потом в медвежатники переквалифицировался, потому как доходнее. Посидел, понятное дело. И там, и тут, все пересылки истоптал. Короновали, конечно. Последний раз в Воронеже погорел, вломила одна сука дешёвая, слила ментам. Да ладно, поквитаемся потом. В этот раз меня в Певек отправили – новую зону обживать. В Певек так в Певек. Мы – привычные. Всё бы ничего, да кум попался – не приведи Господь. Невзлюбил он меня за что-то и давай третировать: чуть что не так – карцер. И так в бараке холодно, а в карцере пол земляной – вечная мерзлота, почки отказывать стали. Да и голодно. Чувствую – помру скоро, сдёргивать пора. Дал каптёру по башке, рюкзак жрачкой затарил и рванул в тундру, благословясь, благо июль месяц стоял на дворе. Как через забор с колючкой перебрался? Про это говорить не буду, извиняйте, оно к делу не относится, а свет – он не без добрых людей…. По тундре месяц бултыхался, всё около Чаунской губы тёрся. Думал: вдруг корабль какой к берегу поближе подойдёт? Переберусь тогда потихоньку на борт, спрячусь. Ничего не получилось, все суда далеко от берега проплывали, не останавливались. А жратва-то вся и закончилась. А за ней – и силы. Ноги страшно опухли, идти отказываются. Ползу по этой тундре, к концу спектакля готовлюсь. Тут на буровую эту выполз, что стояла на берегу Паляваам. Хорошие мужики попались: накормили, пригрели, с собой оставили, ну, в качестве разнорабочего.– А вот и врёшь всё, сука лагерная! – взревел лейтенант. – Те ребята все партейные были, не могли они беглого зэка пригреть! Расстрелять – могли. Даже обязаны были, потому как дело у них было – секретности особой. Но накормить, в разнорабочие определить – нет, не могли. Правду говори, гадёныш, пришибу!
– Отставить! – распорядился Ник.
А Банкин опять свои густые брови нахмурил и голосом Ленина объяснил лейтенанту:
– Видите ли, уважаемый, не тот нервничает, кто по столу пальцами барабанит. А тот, кого этот стук раздражает сильно. Понятно? Ясна вам такая сентенция, голубчик мой?
Лейтенант только головой старательно закивал, что тот болванчик китайский.
Сомов, дождавшись от Ника разрешительного жеста, продолжил:
– Хорошо мы с теми мужиками жили, компанейски. Работы, правда, много было, да ничего – человек быстро к работе привыкает. В начале октября я от буровой отошёл на пару-тройку километров – брусники набрать. Она хоть и помороженная уже была, но ничего, с кипятком – в самый раз. Собираю, вдруг – выстрелы со стороны буровой. Чуть погодя – ещё. Затаился я в ёлочках-кустиках, почуяло сердце беду. Через часок мимо меня четверо протопали. Все в каких-то робах пятнистых, сапогах высоких со шнуровкой – первый раз такую обувку видел. И говорят не по-нашенски, по-заграничному насквозь.