2
– «Село», говорите? – арбакеш, сплюнув насвай3, пнул осла галошей, тот дёрнулся и зашагал резвее. – Да какое же это село: ни тебе воды, ни газа, ни света… дыра это, а не село, тьфу ты.
Он вновь сплюнул, в этот раз не насвай, а с досады. Его собеседниками были необычные пассажиры – нескладный мужчина средних лет и кроткая девушка с белокурыми волосами. Сидели они по углам навьюченной повозки еле удерживаясь за её края.
– И что вы там потеряли? Лекарства что ли везёте? – извозчик кивнул на пухлые рюкзаки.
– Мы слово божье несём, – прошептала девушка и покраснела.
Арбакеш не расслышал её или не понял. Путники говорили на местном языке с большим акцентом, хотя говорили они бегло, непринуждённо.
– Это хорошо, что вы наш язык освоили, потому что там, куда вы едете на русском говорят плохо, очень плохо. Ну разве что Хуснуд знает его нормально. Он, я слышал, даже Пушкина читал, «Войну с миром».
Девушка громко засмеялась. От этого арбакеш оживился, закинул ногу на ногу и, прислонившись к мешку с чем-то мягким, рассыпчатым, затянул песню, без ритма и мелодии:
Қарокўзим¸ келу мардумлиғ эмди фан қилғил¸
Кўзум қаросида мардум киби ватан қилғил…
Гужевая повозка кряхтела, опрокидываясь то на один бок, то на другой. Огромные торчащие со всех сторон булыжники и выступы скал возвышались над путниками. В их воображении вырисовывались образы дохристианских идолов, подобно истуканам острова Пасхи. Они чувствовали себя великими просветителями, конкистадорами, приносившими язычникам слово божье.
Песня внезапно оборвалась и арбакеш, бросив взгляд на своих немногословных пассажиров, продолжил:
– Я вот тоже везу лекарства, керосин, газеты и прочую фигню. Скоро вон двадцать первый век, а у них, представляете, газет даже нет, и как они только в туалет ходят? – извозчик взорвался смехом и глянул на пассажиров в надежде, что его поддержат.
Но мужчина, слегка подпрыгивая, глядел перед собой и, казалось, вовсе не слушал его. А девушка лишь робко улыбнулась краями губ и отвернулась. Извозчик затих. Арба медленно двигалась по горным зигзагам, по очереди скрипя дощатым дном и оглоблями. Горы то сжимали путников в тиски, то пропускали их, круто раздвигаясь в стороны.
Арбакеш выудил из замасленного пиджака липкий пакетик, насыпал на ладонь горсть шариков грязно-зелёного цвета и закинул их под губу. С насваем во рту, шепелявя и брызгаясь слюной, он продолжил свой монолог:
– Жаль фщё-таки, щто щоветы не ущпели тюда электрищтво провещти, теперь же до них никому нет дела.
Наконец, выплюнув насвай и крикнув «Хэээ!», извозчик вновь пришпорил осла галошей, тот истошно заревел, но ходу не прибавил.
– А народ там живучий, скажу я вам, столетиями сидят в этой яме. Хотя никто уже толком не ведает, когда аул-то этот появился. То ли их предки от Чингизхана бежали, прятались меж гор, а потом забыли вернуться. То ли это Тамерлан наказал их, заслав сюда за какую-то провинность. Вот с тех пор и существует эта яма: пара десятков домов, без школы и больницы.
– А если кто заболеет? – вдруг сзади раздался взволнованный женский голос.
От неожиданности извозчик оторопел, чуть не обронил поводья и всем корпусом повернулся к пассажирам.
– Ну, это вовсе не беда, это для них уж точно не проблема. По этой части у них в ауле свой табиб4 имеется, Эшан-бобо звать. Этот глухарь своими травами и растворами любую хворь излечит и порчу снимет, ну или наведёт, если хорошо подмазать. Народ к нему и захворавших коров с овцами ведёт, и сам же у него и лечится. Смешно же ведь? – и сам же загоготал. – А однажды, если хотите знать, табиб этот даже роды принимал. Хотя для этого дела у них бабка имеется, но та как раз в город уехала, к родственникам, а тут не к сроку воды отошли. Ну Эшан-бобо и вызвался. Опыт, говорит, как-никак имеется, трёх жеребчиков принимал. В общем, всё обошлось тогда, а малыша того Эшаном и прозвали, в честь него.
– Ну, а если без врача никак? Если вдруг несчастный случай? – девушка никак не могла поверить, что в населённом пункте может не быть ни одной больницы.
– Ну, если так, если без врача уж никак, то в город отправляют Хасанбая, только у этого жирдяя есть трактор. Я, кстати, ему вот, как раз, солярку везу, – он кивнул на канистру; из негерметичной горловины выступал пар. Девушка сморщилась и отвернулась.