Глава 9. Министерство и прочие неприятности.
Обрадовал Вернона совместной поездкой, а в процессе сборов меня посетила мысль. И мысль была неприятная — я слишком разогнался, перестал обращать внимание на окружение и текущие факты. Да и величие меня, Великого, в планах конечно приятно, однако пока я мелкий пацан с проблемами и в опасносте. Звоночком, хотя скорее корабельным колоколом, был факт того, что вот я, красивый, еду в министерство магии, подключать к каминной сети свое обиталище и наводить мосты с министерскими. А вот о таком малозначительном факторе, что дом–то, пардон, мне не принадлежит, а хозяева оного заключили со мной договор, запрещающий использование магии на территории — помешал заметить излишне задранный нос. И вариант «дядюшка, мне тут надо притащить в дом кучу ненормальных, а потом я буду прыгать туда–сюда в камин» — имеет некоторые незначительные изъяны. Как и глушить родичей ментальными заклятьями не стоит: и незначительный момент что не умею, и маловажный факт надзора, и совсем пренебрежительный аргумент, что в общем–то это былинное свинство.
Так что в результате в машину садился в несколько расстроенных чувствах, и даже на авось начал диалог:
— Дядюшка Вернон!
— Хм?
— А может мне от вас съехать?
Вернон посмотрел на меня с удивлением, пошевелил усами и осведомился:
— А есть куда?
— Ну до начала учебы точно есть, потом пансионат, а каникулы не столь длинны.
Дурсль задумался, а по результатам проницательно выдал:
— У тебя неприятности и есть опасность для окружающих?
Слегка охренев от, в целом, правильных выводов, понял, что рассказывать о своих проблемах даже в отцензуренной форме не стоит, конфундус был еще очень свеж в памяти. Поэтому выдал урезанную версию, с тем что последний в семье аристократов с поправкой на магию, закрытый пансион с детишками этих аристократов. Где меня, не имеющего ни знакомств, ни соответствующего образования, да просто не знающего как себя вести — банально закошмарят, и превратят жисть в ад как в школе, так и после неё. Не понаслышке знакомый с закрытыми пансионами и нравами в них, Вернон посмотрел на свой кулак, на мои лапки, признал первоначальную идею решения моих школьных проблем бесперспективной и осведомился о моих планах. На что я озвучил варианты проживания в гостинице, или же на Тисовой, но с прыжками через камин и денюжкой малой в семейный бюджет — открывать Вернону свое материальное положение я находил ненужным, да и глупым, деньги зло, и основной фактор вражды даже самых близких людей. Также, в качестве возможного туманного бонуса, описал недорогой артефакт из Волшебного оборудования для умников — примитивный полиграф в виде наручных часов, покалываюший руку при произнесении собеседником лжи, расписав естественно как вершину магической артефакторики и вообще крайне ценный предмет. Вернон краснел, бледнел, переспрашивал и уточнял — но видно было что наживка проглочена и зацепилась. По результату беседы консенсус выглядел так. Вернон получает в безраздельное пользование на весь период моего проживания, причем неважно, в школе я или нет, «ценнейший родовой артефакт». Три раза в год, я по необходимости могу на сутки взять его попользовать, начинали с пяти, но дядюшка бился как лев. Взамен камин в доме на Тисовой расконсервируется, может быть использован мной и только мной для «всяких ненормальностей», пожар в доме будет стоить мне пять лет непрерывного расстрела. Обе стороны оказались удовлетворены, лично я почувствал неоднократно воспетое в литературе «бремя белого человека» и слегка попечалился о своем обнагличании.
В целом беседа прошла успешно, однако отрезвляющее ощущение собственного идиотизма осталось, и надеюсь, не пропадет до обретения мной истинного величия — в противном случае ждет меня бесповоротный кирдык.
Тем временем мы добрались до Лондона, в предместье которого Вернон со мной и распрощался. Я же потихоньку добирался до улицы Уайтхолл, параллельно обдумывая свои действия и планы несколько более трезво, чем ранее.
Важным фактом стало понимание, что внетелесные размышления быстрее обычных, не подвержены эмоциям, но, как это смешно не звучит, не делают меня умнее и более зрелым. Пресловутое отсутствие гормонов и эмоций идет на пользу скорости мышления и увеличивает спектр возможных решений, но почти полностью лишено целеполагания. То есть, если я в теле придумаю дичь и войду в медитацию с мыслью как эту дичь сотворить — я получу ответ как и в каких вариантах это сделать. А вот если мысли о последствиях и подводных камнях не будет — я героически прощитаю, сотворю, и долго буду ахреневать от последствий. Если выживу.